Она неслась в белой рубашке, как маскхалате, с каким-то длинным предметом в руке. Ружье? Ну это как-то уж слишком!
– Валим! – скомандовал Иннокентий.
Из соседних улиц выскочили и остальные амазонки, с разными, преимущественно недружелюбными, предметами – и криками.
Уже и вьюга нам была не страшна! Обмерзшими и какими-то молчаливыми мы вскарабкались на гору, на нашу базу…
Как и положено у русских людей – последовал долгий мучительный самоанализ, переоценка ценностей. Мы поняли, что дальше катиться нам некуда: предел!
По возвращении в город Вячеслав, Михаил, Иннокентий и я сразу же женились на своих девушках, которым столько уже лет до того морочили голову, а Иннокентий к тому же вступил в Коммунистическую партию, а затем разбогател. Так что и политика порой приносит плоды.
5
Но меня уже ждала другая стезя.
Приведя свою тетю в восторг,
Он приехал серьезным, усталым,
Он заснул головой на восток
И неправильно бредил уставом.
Утром встал – и к буфету, не глядя!
Удивились и тетя, и дядя:
Что быть может страшней для нахимовца —
Утром встать – и на водку накинуться!
Вот бы видел его командир!
Он зигзагами в лес уходил,
Он искал недомолвок, потерь,
Он устал от кратчайших путей!
Он кружил, он стоял у реки,
А на клеши с обоих боков
Синеватые лезли жуки —
И враги синеватых жуков![2]
Аудитория поднималась амфитеатром, и он сидел на самом верху.
– Пусть староста еще прочтет! – крикнул он оттуда.
Староста литературного кружка – это я. Я, конечно, знал всех местных знаменитостей. То есть слышал о них, начиная с Гиндина, Рябкина и Рыжова – авторов знаменитой «Весны в ЛЭТИ», на несколько лет затмившей все, происходившее в нашем городе. Но они уже отучились, и все ушли в литературные профессионалы. Из более поздних я слышал, конечно, и о Марамзине, прославившемся своим буйным поведением еще в институте и теперь пишущем гениальные рассказы, которые, естественно, все боятся печатать. Известный уже… хотя бы правоохранительным органам. Просто так запрещать не будут!
Из института мы вышли вместе. Я поглядывал на него. Восточные скулы. Прилипшая от пота ко лбу черная челка. Маленькие глазки его жгли меня насквозь, словно угли. Ну? Что? Так и будем идти? – как бы спрашивал он. Так просто, ровно и гладко, как ходят и живут все, он никогда не жил и не ходил. Мы прошли с ним метров десять вдоль решетки Ботанического сада – видно, это был максимум скуки, на который он соглашался. Но тут терпение его иссякло. Он оторвался от меня и стремительно догнал идущую далеко впереди пожилую тучную женщину в растоптанных туфлях, с двумя тяжелыми сетками в руках.
«Ну вот, увидел какую-то свою родственницу, – решил я. – Сейчас возьмет ее сетки и уйдет с ней.