и горланят вдогон о своём.
Но в коротком пути невозможно,
отчуждённость из жизни изгнать,
ведь понять человека сложно,
да и сердцем его принять…
Верёвочка
Я за верёвочку пытаюсь ухватиться,
в какую щель меня затянет без аншлага,
под толстый сук заставит голым примоститься,
и я сгорю в петле, как мятая бумага.
А может сходу в райский сад откроет двери,
разбив в труху мои ботинки о каменья,
мне наплевать на эти мелкие потери,
хочу назад вернуть счастливые мгновенья.
Я ухватился за приманку, выгнув спину,
но та верёвочка с изъяном оказалась,
гнильцой пахнула и испортила картину,
в моих руках огрызком жёваным осталась.
Надежды рухнули, наверно, так и надо,
зачем мне пялиться в чужое измеренье,
я ограничусь видом собственного сада,
уняв на время непростое настроенье…
Ушедшие года
Мне б подсчитать минуты счастья,
не отмечая дней во зле,
чтоб ограничить власть ненастья
за время странствий по земле.
Ответ не прост, но очевиден,
благих высот мне не достичь,
итог всех бдений незавиден,
ведь мыслей Божьих не постичь.
Вершину вижу в снах тягучих,
но к ней заветных нет дорог,
вокруг домов клубятся тучи,
залив дождями мой порог.
Прискорбно вновь терять надежду,
ведь сны предательские врут,
взбодрят посулами невежду —
и тут же в памяти умрут.
Оставил я свои замашки,
от них рождается беда,
я вижу все свои промашки,
но чту ушедшие года…
А там – что будет!
Я рукоделием в быту не занимаюсь,
посуду грязную пихаю в автомат,
на пыль в углу, как джентльмен,
не отвлекаюсь,
чему в заботах, наяву, безмерно рад.
Придёт пора и я проблемы одолею,
пошлю всё к чёрту и, забыв убогий быт,
припомнив яркую, роскошную аллею,
я устремлюсь туда, где солнышко шалит.
В своей избушке я не встречу паутины,
не стану стены от усердия долбить,
прилажу гвоздик у проёма для картины,
закончив голову заботами пилить.
Мне повезло на свежем воздухе встряхнуться,
по полкам дни своей свободы разложить,
в другие чёботы с утра переобуться
и между грядок для порядка покружить.
А там – что будет! Не вынашиваю планов,
с котом лохматым помечтаем на тахте.
и до зимы не встретим шустрых тараканов,
в сокрытой вёрстами столичной маете…
Немыслимый узор
Я заострю перо фантазиями остро,
в бумагу хрупкую вонзив печальный взор,
свои каракули