Мужчина поднял голову, оглянулся вокруг и тихо выдохнул:
– Кровь Первого!..
Мало того, что вчера начала сыпаться защитная сетка, окружающая Домовой остров, и восстановить ее удалось лишь усилиями Серых – Харб пообещал, что за пару дней сможет разобраться, что послужило причиной, так теперь еще и это…
Обычно стены рабочего кабинета застилала легкая пелена искажений. Флуктуации опадали мягкими драпри, колыхались сизыми тенями, расцвечивались алыми вспышками, застывали на миг в точке стазиса – и вновь обрушивались волнами непостоянства, заставляя каждый предмет изменяться, таять – короче, обычная рабочая обстановка для того, кто может этими самыми искажениями управлять по своей воле.
Пусть этих искажений было не много – в конце концов, Черный жил в дорогом районе, но небольшое количество флуктуаций, изменяющих мир, оставалось всегда. Да, построенные здесь дома очень часто оставались постоянными, но легкие изменения существовали всегда, проносясь по комнатам подобно легкому ветерку.
Сейчас все было не так. Несколько капель искажений упали на подоконник настежь открытого окна – тот обвис неопрятными потеками. Пятно флуктуации растворило раму на картине, висевшей на стене – и позолоченный багет сменился тонкими металлическими трубочками, плавно перетекшими в выбеленные временем кости. Кресло, стоявшее в углу, выпустило с десяток тараканьих ног и, тихонько шурша по остаткам лакированного паркета, тупо билось подлокотником в стенку – то ли надеясь выбраться наружу, то ли просто от нечего делать.
Самое противное во всем происходящем было то, что случившиеся искажения, не собирались течь дальше – мир сменился, стал другим, и застыл в этом странном сумасшествии – не добравшись до точки стазиса, влекущего накопление времени в одной точке, но в то же время и не пытаясь измениться дальше.
Мужчина рывком встал – стул, на котором он сидел, полетел на пол… в обычной ситуации – кресло вполне могло за это время измениться! – но, как ни странно, осталось прежним.
Короткое прикосновение к стене – преграда еще недавно пружинящая под ладонью, продавливающаяся легко и просто, осталась непреодолимой границей…
– Шерсть Первого! – зло процедил Черный и рванулся к выходу из кабинета…
…Комната дочери была пуста.
И столь же омерзительно стабильна, как и кабинет Гормо Даккена. Опротивевший мужчине за последние десять лет розовый цвет, уже давно оккупировавший все стены, покрывала, пуфики, вазочки и цветочки в спальне Руты сменился грязными оттенками и тонами – да таким и остался, словно из этих комнату ушла всякая возможность изменения и искажения.
– Рута! – окликнул Черный, все еще на что- то надеясь,
Тихий звон – висевшая на окне музыка ветра, украшенная темно – сиреневыми ленточками, сорвалась из- под карниза. Тонкие трубочки, заменявшие колокольчики, раскатились по комнате, одна отскочила почти под ноги Даккену… Мужчина медленно поднял серебристую