Он расплатился и рванул обратно, но заметил дядьку неподалеку от входа в магазин. Тот сидел в инвалидной коляске, ноги его были прикрыты пледом, в правой руке дядька держал кепку. Люди шли мимо неспешным потоком, словно человек в коляске был невидимкой, никто не подавал. Дан пошарил по карманам – только мелочь. Он выгреб всю и ссыпал в кепку, затем протянул слойку:
– Это вам.
Дядька взял булку не сразу, по его лицу было заметно, что он сомневается. Наконец он решился и благодарно кивнул. Дан побежал дальше.
Дома его обожгла мысль: может, и не надо было давать булку? Мама говорила, что нищие лишь притворяются, а сами наживаются на доверчивых людях. А многим эти деньги только на выпивку нужны. Этот дядька посмеется над Даном, а сам выбросит слойку в урну. Ну и пусть! Изнутри полыхнуло. Не будет он стыдиться своего поступка. Если этот дядька из тех, про кого рассказывала мать, пусть ему будет стыдно, а не Дану.
Он включил духовку, посолил и поперчил грудку и сунул ее запекаться. Поставил воду под макароны и снова чайник – пора перекусить. В школе в столовую не пробиться, да и еда там так себе. Несколько раз у Дана была после нее изжога, так что к четырем дня хотелось не есть, а жрать. Он пожарил сухой хлеб по найденному в сети рецепту и проглотил три куска под чай. Голод немного унялся. Как раз чтобы дотерпеть до полноценного обеда.
Дан уселся за компьютер – он договорился с Мироном и Платоном, что войдет в игру полшестого. Мирон и Платон остались в его прежней жизни и в старом дворе. Но расстояние не помеха: час езды на метро, полчаса на автобусе – в одну сторону. В оба конца – три часа. И тогда понимаешь, насколько огромна Москва. Она расползлась во все стороны, подмяв под себя ближайшие деревни. Одновременно яркая и блеклая, парадная и повседневная – Дану было сложно думать о Москве как о едином пространстве.
Раньше городом был район, где Дан родился и вырос. Район ограничивался сперва домом и садиком, затем вобрал в себя школу и близлежащие магазины. Когда Дан с родителями отправлялся в цирк или музей, он никак не мог осознать, что после такого долгого пути они все еще находятся в Москве. Он постоянно спрашивал: «А где мы сейчас?» Понимание, что это тоже Москва, не хотело вмещаться в него.
В пятнадцать лет Дан с Платоном и Миром, как между собой они называли Мирона, начали шастать по городу. Родители не возражали. Но не потому, что они уже погрузились в бесконечные нападки друг на друга и до сына им не было никакого дела. Как-то раз Дан подслушал телефонный разговор матери с подругой: «Ну не привязывать же мне его к подолу. Пятнадцать