Ещё не конец!
Я открыл глаза. Бархатная чернота невесомым непроницаемым покровом обволакивала меня со всех сторон. Двадцать девятый уровень Большого Пика, где находился мой забой, и где я вместе с тремя другими рабами добывал опалы. Опаловая жила, видимо, тянулась сюда из-под Южного Пика, где, говорят, проходчики её забросили, так как из-под земли стали бить прозрачные стрелы, рассекающие человека пополам. Теперь, говорят, у них там под Южным Пиком на двадцать девятом уровне заброшенный забой перегораживают огромные стальные створки, вделанные в гранитную толщу горы. У них-то перегораживают, а у нас недавно докопались до пятьдесят седьмого уровня, на котором добывают мрамор и ярко-оранжевые кристаллы, легко растворимые в воде или вине и дурманящие разум. На самых нижних уровнях, говорят, есть целые забои, где стены сплошь покрыты друзами этих самых кристаллов. В этих забоях рабов не сковывают. Они и так не сбегут, потому что раз попробовавший оранжевых кристаллов, становится их рабом на всю жизнь. Легко растворимые в воде, а горячих подземных озёр на нижних уровнях предостаточно и даже на языке, эти кристаллы становились единственным, ради чего продолжали жить и надрывать жилы рабы на нижних уровнях. Эти кристаллы были рождены в подземном огне и, говорили, иногда язычки жидкого подземного огня порой слизывали их со стен целыми друзами, но каждый раз всё новые и новые Дети Пламени Недр возрождались к жизни, покрывая пористые стены нижних уровней с пола до потолка. Начиная с пятьдесят третьего уровня невольники скидывают с себя вонючие лохмотья и работают голыми, так там жарко от близости подземного огня. На тех уровнях рабам никогда не оставляли факелов, и они работали в полной темноте, порой озаряемой слабыми отблесками подземного огня, струйки которого порой стекали по стенам, сжирая на своём пути ярко-оранжевую отраву, которая однако всегда нарастала вновь. Об этих уровнях рассказывали страшные легенды. Рассказывали, что на нижних уровнях, где даже дерьмо спекалось в непробиваемое нечто, там, вблизи подземного жара и обитают рейки – страшные, пожирающие человечину человекоподобные существа, настолько тощие, что живые люди просто не могли быть такими. Говорили, что рейки – бессмертные демоны, и что каждый палец у них заканчивается огромным когтем, сотканным из тьмы, и этими когтями они вырывают у живых сердца. Все в руднике под Большим Пиком знали, что рейками становятся рабы, отправленные на эти проклятые нижние уровни. Не знаю, что в легендах было правдой, но вереницы этих, донельзя истощённых людей, нередко водили по забоям для устрашения прочих рабов. Я несколько раз видел этих полубезумных людей с расширенными глазами без зрачков, глазами, полностью затянутыми бельмами, с кожей, бурой от въевшейся многолетней грязи, кожи, обтягивающей кости, казавшиеся такими хрупкими и тонкими, что… Даже думать о них страшно. Иногда рейков оставляли среди нас, прочих каторжан, чтобы они рассказывали нам, какая участь нас ждёт, если не будем подчиняться надсмотрщикам. И они рассказывали…
Но несмотря на все рассказы, я жалел, что не добываю самоцветы на нижних уровнях. Там жарко, а здесь холодно и сыро. Говорят, под Южным и Средним пиками на этом уровне уже чувствуется дыхание подземного огня. Что это нам так повезло, не пойму?..
– За работу, крысоеды! – повседневно тепло поприветствовал нас надсмотрщик, внося и укрепляя на стене смоляной потрескивающий факел.
– Что, по кнуту соскучились, а ну, живо!
Витой кожаный ремень хлестнул воздух. Мы вскочили, звеня кандалами опасных и схватились за инструменты.
– А тебе, сагирр, что, особое приглашение нужно? – вкрадчиво поинтересовался надсмотрщик, обращаясь к могучему широкоплечему светловолосому парню, на несколько лет старше меня с двумя провалами на месте глаз.
– Не тронь слепого! – звенящим от гнева голосом выкрикнул меднолицый маотори Кахуранги, что на языке островных маотори означало «голубоглазый». И имя очень ему шло. У меднокожего светловолосого красавца маотори были удивительного бирюзового цвета чуть раскосые глаза, как и у большинства жителей страны-материка Маотори.
– Ульр, – сказал я тихо, – лучше тебе подчиниться, а то нам опять сегодня жрать не дадут. А крыс уже третий день нету.
Надсмотрщик хищно усмехнулся:
– Верно говоришь, кимр, как там тебя, Молдвин. Лучше будет, если вы поторопитесь и молитесь своим богам, чтобы жила не иссякла, а то запорю до смерти, а один из вас навсегда останется в забое в жертву духам горы.
– Так может оно и лучше, ежели запоришь? – раздался звонкий едва ли не мальчишеский голос из соседнего забоя, где трудились проходчики, по нелепой случайности носившие не кандалы опасных, а лишь ошейники, за которые их в случае надобности приковывали к одной цепи.
Я узнал голос. Кричал дерзкий слайвь Любомир Радович, сын славского купца.
– Порассуждай мне ещё! – рявкнул надсмотрщик. – Не забыл, небось, разбитое колено того симраэг, что с тобой в забое горбатится?
Мал-Дун, островной кимр с острова Эрин, принадлежащий к одному из эринских племён, горячий и вспыльчивый, как все мы, кимры, полгода