Виктор Ильич ещё раз быстро прокрутил всё, что с ним произошло в последнее время, и покачал головой:
– Не считаю. Но и в голове не укладывается. Мои «отключки»… Я должен свыкнуться с мыслью, что живу в доме с привидением, – последние слова Виктор Ильич произнёс скорее как утверждение, чем вопрос.
– У меня подозрение, что роман, который пишешь ты, не будет последним. Юра не успокоится, захочет ещё и ещё, пока не погубит тебя…
– Юра? – вскинул брови Виктор Ильич. – Хочешь сказать, что Юра хочет причинить зло мне? Я же его друг! Во всяком случае, старался им быть.
– Больше дружбы он любил писать, только в творчестве видел смысл жизни. А теперь, видимо, смысл жизни после смерти. Думаю, Юра не ожидал умереть так рано. В его планы это не входило. Я уверена. Он пишет историю, используя тебя, твоё тело. И таких историй у него пруд пруди. Жажда писательства в нём сильнее здравого смысла. Тем более он не осознаёт бренность тела. Это понятие теперь ему чуждо. И он погубит тебя, да. Я так думаю. Ты должен положить конец безобразию, пока не поздно, пока это только начало.
– Но как? Что я могу?
– Ты говорил, в твой роман вкрапляются моменты из твоей жизни. Я думаю, это неспроста, это что-то вроде зацепок. Значит, ты не просто бездумный стенографист, ты подсознательно влияешь на историю. Тебе нужно понять – как? И, поняв, попробовать переломить её ход, закончить так, как они заканчивались до появления зловредного стола. Попробуй бороться с ним.
– Я слишком вымотан.
– Вижу, дорогой. Сегодня же закроем музей на… на столько, сколько нужно. Сделаю заявление по телевидению…
– Тебя четвертуют! – вскликнул Виктор Ильич, забыв, что буквально несколько часов назад сам желал закрыть музей.
– Я всё улажу. Не волнуйся об этом.
Ничуть не сомневаясь в своих действиях, Надежда Олеговна поставила в известность администрации музея и города об экстренном прекращении работы музея и закрытии его на технический ремонт.
Что тут началось!
Половина городского муниципалитета встала на уши, вторая половина – на дыбы. Бедную Надежду Олеговну умоляли и заклинали, ей грозили и сулили, но мать Кошмарного Принца осталась тверда как кремень и не изменила решения, пообещав, правда, что постарается уладить все возникшие проблемы в скорые сроки.
Перед самым отлётом Надежда Олеговна помогла Виктору Ильичу закупить продуктов на пару недель. И опечатала музей, заперев в нём родного человека наедине с проклятьем родного сына, предупредив, что поставит (невзирая на возражения смотрителя) пару расторопных секьюрити.
С тяжёлым сердцем она уехала в аэропорт.
Виктор же Ильич, так и не поспав ни часу, зашёл в кабинет-студию.
24
Когда падал, на какое-то мгновение он увидел себя со стороны, с отчужденностью наблюдающего падение неуклюжего тела. И когда к Юре вернулось сознание, он боялся открыть глаза, боялся понять – жив он или уже мёртв. Поднять