Ситуация банальная и ужасная: Шапкин насмерть влюблен в Бажину, я тоже влюблён в неё, и тоже насмерть… Бажина, кажется, благоволит мне, но замуж выходить собирается за Шапкина… Почему? Просто он сделал ей предложение, а я нет… Бажина знает, что я в неё влюблён, но не знает до какой степени. Вот уже месяц я тайно таскаюсь за Бажиной и Шапкиным, и не могу глаз оторвать от них: я бы жизнь отдал, чтобы вот так ходить с Бажиной! Иногда Бажина бросает на меня странные, насмешливые взгляды, но я делаю вид, что не понимаю их значения…
Бажина очень красива. Что-то в её красоте есть шведское: волнистые, блестящие, чёрные волосы, огромные, спокойные серые глаза с пушистыми ресницами, розовый пухлый рот… И что же ещё? Ещё есть я, влюблённый так, как влюбляются двадцатилетние мальчишки в первый раз в жизни – до сумасшествия. Что особенного: чёрные волосы, серые глаза, розовый рот? Но когда это «ничего особенного» появлялось в нашей раздевалке на первом этаже, в своём чёрном свитере и юбке из красно-чёрной шотландки – я чуть было не терял сознание и пытался скорее спрятаться от неё, так страшно колотилось сердце…
Почему я не отнял её у Шапкина? На то было много причин. Я очень странно жил в то время: я только начинал входить в искусство, и открыв, почувствовав его силу и притягательность, был потрясён и навсегда очарован им… Мой Учитель был великим человеком и, уж не знаю как, он очень быстро превратил меня в настоящего музыканта- трудягу…
Я забыл обо всём на свете, и с утра до ночи учил оперы, хоры, симфонии… Единственное, о чём я мечтал, это о том, чтобы Учитель похвалил меня… О Бажиной я вспоминал только при встрече с ней… Увидев её, я чувствовал что-то вроде сильнейшего ожога и, спасаясь, стремительно бежал в библиотеку за новой партитурой…
Потом в руки мне попала книжка Бунина. Какое было потрясение! Что мне Бажина, что Шапкин! Я утонул в Бунинском мире, растворился в нём, стал частичкой его… Я почувствовал сильнейшее желание стать писателем, строчил что-то неясное, но понимал, что это плохо, слабо… Я страдал от этого, пил, потом опять нырял в музыку, быстро возрождался, жизнь кипела во мне! Я, возбуждённый, словно под хмельком, летал по Москве, находясь под наркотическим воздействием Бунинской многоцветной прозы, дышал грубыми, приятными запахами этого города, а вечером, набегавшись, с бутылкой устраивался на диване, и пьянел от советского портвейна и музыки Равеля, Вагнера, Баха, Скрябина… Я перестал ощущать себя, я попал в безраздельную власть искусства… Только оно интересовало меня, и только оно дарило мне огромное счастье, и только оно имело для меня значение…
…Ужасное время! Больное, несчастное… Как мне его забыть? Какую выпить таблетку? Тогда, давно, искусство наглухо заслонило от меня жизнь. Я стал безумен, я не понимал, что со мной происходит… И, конечно же, я бы спился и попал в сумасшедший дом, если бы не главная встреча в моей жизни…
Бажина и Шапкин неожиданно расстались. Был даже назначен день свадьбы, но – вдруг расстались. Бажина, наверное опомнилась, ужаснулась… Замуж за Шапкина?! Зачем?!
Я узнал, что она уходит, вернее бежит из консерватории, видимо от стыда… И, встретив её на лестнице, бодрясь и глупо улыбаясь, пожелал ей каких-то успехов…
Бажина, осунувшаяся, потемневшая, молча прошла мимо меня. Больше я её не видел.
Прошло много лет. Всё, что происходило со мной, было странно, загадочно… Собственно, все жили странно, поражённые безумием и уродством происходящего… Жили в недоумении, на ярость не было сил… Но не смотря ни на что, мы с женой, как заведённые писали пьесы, одну за другой… Пьесы шли… Шли широко и даже в областных театрах… Правда на деньги, которые мы получали, нельзя было жить… Но кого удивляет это «нельзя жить»? Привыкли ко всему…
Изредка что-то долетало и о Бажиной… Она вышла замуж, но не очень хорошо: муж, кинооператор, пил, детей не было… В середине девяностых, муж, пытаясь спасти семью от голода, влез в какую-то афёру, они с Бажиной потеряли квартиру, и что с ними было дальше я не знал…
Зато Шапкин разбогател, стал продюсером, и ездил в огромном вишнёвом Мерседесе. Все известные эстрадные артисты были его друзьями и клиентами. Шапкин задрал нос и много врал, хвастал… Прикидывался полубогом…
…Ладно! Проехали!
Ну, что теперь? Опять зима! Я еду в метро. Станция. Поезд остановился, и в вагон забежала пожилая женщина, явно ненормальная, одетая в разноцветные, страшно заношенные тряпки, густо, грубо накрашенная. Она, пританцовывая, пошла по вагону, и бросала на колени пассажирам какие-то бумажки, как она объясняла «с предсказаниями». От неё шарахались. Бумажки с отвращением сбрасывали на пол. Женщина не обращала на это внимание. Я узнал её. Это была Бажина. Когда поезд тронулся, она вдруг хрипло крикнула: «Поехали!» И закружилась, обдавая нас ужасным запахом дешёвых духов и мочи.
Станция.