Кеб притормозил, и через мгновение послышался стук в крышу кабины. Констанс открыла окошко.
– Да?
Над окошком показалась голова извозчика Мёрфи, натянувшего на уши клапаны кепи.
– Прошу прощения, госпожа, но я бы не стал забирать ее прямо из Файв-Пойнтс.
– Конечно нет. Остановитесь на минутку.
Она сверилась с картой города.
– Я думаю, надо повернуть на запад и ехать по Канал-стрит, а затем на юг по Сентр.
– А потом… налево по Уорт?
– Правильно. Сможете это сделать?
– Я остановлюсь на углу.
– Очень хорошо. И еще одно, мистер Мёрфи.
– Да, мэм?
– Если будут неприятности, не нужно возвращать нас в отель. Довезите до Юнион-сквер. Не хотелось бы втягивать вас в то, что может… навредить вам. Мне просто нужно увезти свою подругу из этого места.
– Прошу прощения, мэм, но если ее забрали в работный дом, на это должна быть причина.
– Она просто имела несчастье выйти из дома в темное время суток и угодить под полицейскую облаву на уличных женщин.
– Вряд ли ее отпустят за здорово живешь.
Постепенно становясь соучастником преступления, извозчик все больше превращался в бывалого или, по крайней мере, уверенного в себе человека.
– Я уговорю их тем же способом, что и вас. Пожалуйста, постучите дважды, когда приедем.
И Констанс закрыла люк.
Кеб тронулся с места. Констанс понимала, что ее голос должен звучать уверенно. Но внутри она не чувствовала ничего, кроме холода. С каждым ударом копыт она погружалась в давние воспоминания. За окном были грязь и нищета, и Констанс окружили давно забытые запахи – пирожков с мясом, бараньих ног и устриц на пару, вонючей типографской краски, приготовленной для завтрашних афиш, едкого угольного дыма. А еще звуки: крики уличных торговцев «Покупайте! Чего изволите?» и стишки, сопровождающие игру в классики или прыжки через скакалку детей, которые пребывают в блаженном неведении относительно своей бедности:
Джонни дал мне персик
И сказал мне: «Жуй!» —
А еще шесть пенсов
Дал за поцелуй.
А когда кеб свернул с Сентр-стрит на Уорт, произошла еще одна перемена к худшему. Констанс будто раздвинула покрывало Исиды и ступила в сверхъестественный мир, простиравшийся за ним. Воздух загустел от масляного дыма нелегальных кожевенных фабрик, пропитавшего все вокруг. Пение детей и крики торговцев стихли. С неба опустился преждевременный сумрак, и уши Констанс начали различать другое: плач отчаяния и боли, ворчанье и ругань, визг и хохот уличных женщин; отвратительный звук, с каким кусок кирпича ударяет