Поэтому говорить о моем отце как о человеке, лишенном голоса, будет не совсем правдиво, по крайней мере, не в буквальном смысле. У Арчи был глубокий, звучный голос, и он гордился своей выдающейся, профессорской манерой речи. Одаренный, обаятельный, остроумный рассказчик, он брал на себя роль оратора на мероприятиях и семейных праздниках. Время от времени он с невинным видом отпускал возмутительные замечания, обижавшие людей и заставлявшие краснеть маму. «Посмотрите, какого размера зад у этой женщины!» – громко восклицал он, когда пресловутый зад находился прямо перед нами. Так он одновременно восставал против контроля со стороны мамы и усиливал его, поскольку эти выходки в обществе лишь укрепляли в ней веру, что ему требуется тщательный присмотр.
В узком семейном кругу Арчи предпочитал тишину и классическую музыку, уединяясь всякий раз, когда разговор выходил за рамки поверхностного. Или пропадал вечерами и по выходным в своей мастерской в подвале нашего дома в Бруклине, где мастерил мебель и чинил разные предметы. Отец любил компанию и беседы, но вообще ни с кем не имел душевной близости, никогда не доводилось ему по-настоящему узнать другого человека и быть узнанным самому. Как это влияло на тех, с кем рядом прошла его жизнь, иллюстрирует следующая история.
Молчание отца
Летом после первого курса я работала в северной части штата Нью-Йорк руководителем музыкального и драматического кружков в лагере для детей с ограниченными возможностями. У меня не складывались отношения с директором лагеря, но я любила детей, и мне нравилось преодолевать трудности, связанные с этой работой. То лето оказалось для меня восхитительным, правда, лишь до последнего дня лагеря, точнее, до последних пятнадцати минут, когда я все испортила.
Смена в лагере закончилась, и отец ехал ко мне, чтобы забрать домой. Я ждала его, сидя на своих сумках, когда один из парней, работавших в лагере, крикнул: «Эй, Харриет, хочешь покататься на тракторе?» Я никогда не водила ничего более сложного, чем двухколесный велосипед, поэтому не знаю, что заставило меня влезть в кабину и почему парень покинул ее и счел за лучшее выкрикивать мне инструкции, уже стоя на земле. Затем он куда-то исчез, и я, не найдя вовремя педаль тормоза, въехала в машину директора лагеря. Тот был в ярости – ладно, может быть, у него была на то причина. Он разорвал мой зарплатный чек и заявил, что я не получу ни копейки за целое лето работы. Я отдавала ребятам всю душу, но мне и в голову не пришло защищаться, и даже не представляла, что это возможно. Я понятия не имела о таких вещах, как страхование автомобиля, поэтому решила, что разрушила все финансовое будущее этого человека и мне еще повезло, что он не отправил меня гнить в тюрьму. Мой отец появился как раз в разгаре этой сцены: разбитый автомобиль, разгневанный директор лагеря и я, прислонившаяся к трактору, пристыженная, униженная и заплаканная.
Живее