Василий. – Глас божий, говоришь?
Коля. – Ну. Что-нибудь этакое, ШОУ! У нас же только ШОУ любят, простое, человеческое скучно стало. Во довели народ!
Василий. – Вот ты, Коля. Николай Макарейкин, ты и покажешь всем ШОУ! Оракулом станешь, правдолюбцем, ясновидящим-обличителем! И не смотри на меня так!… А кто кроме тебя? Я, что ли? Я же алкаш. Меня и слушать не станут. А ты артистом хотел стать, стихи писал. Помнишь, когда в Зину влюбился, всех своими стихами достал. Весь поселок от тебя, поэта придурошного, шарахался. …Что? До сих пор пишешь? Все, капец пришел. Зине опять?
Коля. – Ну, не только… Только не говори никому. Слышь? Ты мне друг?
Василий. – Да ладно, это же твое, сакральное.
Коля. – Где ты слова то такие берешь?
Василий. – Читаю много.
Коля. – И, когда успеваешь?
Василий. (Крутит мобильником). – Тут про все. И с похмелья отлично так, даже помогает. Короче, проверить надо. Давай! Давай, ты вот прямо сейчас что-нибудь и обличишь. Катренами давай.
Коля. – Чем?
Василий. – Нострадамус катренами писал. Стихами, короче. Включайся, слышь… Так, давай для начала тебя обличим. Не тупи, Коля. Чтобы проще, давай наезжай на всех по заповедям. Репу свою взорви, грехи обличай. (Коля напрягся, смотрит пристально на Васю.) …Не, меня не надо… Мой грех всем известен. Давай с себя. Да не бойся ты, это ж для пробы. Ну? Какой твой страшный грех, к примеру?
Коля. – Я даже не знаю. Ну спать люблю, это как, грех? Лень что ли обличать? Покушать тоже. Вот, иногда, в последнее время, редко что-то… (Убирает бутылку за ножку стола).
Василий. – А-а, давай, как карта ляжет. Сейчас Зина твоя войдет, а ты стихом по ней! Вот, как огрей! Вот, что в голову взбредет. Но, грех подразумевай.
Коля. – Ну ты, блин, задачу мне?
Василий. – Главное, помни о кедрах, о сволочи этой продажной, вот в уме злость эту держи… Должно получиться.
Коля. – Да я, как вспомню, сколько зверья в прошлом году от пожара погибло?! Перед глазами почему-то белка с бельчатами обгорелые и птицы. Клювы раскрыты…
Василий. – Вот, вот это держи!
Коля. – Как это развидеть? Все сжимается и, почему-то живот крутит. (Бьет себя в грудь.)
Входит Зина с уткой под мышкой. В другой руке у нее топор. Николай вдыхает воздух и, вдруг, начинает громко, направленно на жену, эмоционально, даже фанатично, говорить стихами.
Коля. – Не души ты невинную душу,
Отпусти, пусть растет во хлеву.
Нешто нечего в доме покушать?
Как люблю твоих глаз синеву.
Я тебя осуждать не решаюсь.
Да мой в зеркало образ не вхож,
От излишеств я, Зиночка, маюсь,
Погляди, на кого я похож?
Нет, коль Рубенс живой был, художник,
Я бы в «музы» ему подошел.
Я