…С войны меня переправляли на корабле. Весь путь я провёл почти без сознания. А обнаружил себя лишь в ослепительно-белой больничной палате. Там было белое абсолютно всё – стены, потолки, простынь. Даже горшок с цветком на подоконнике был тоже белый. Железная кровать была покрашена белой краской. А нестерпимый яркий солнечный свет заливал собою всю эту белизну. Вот тогда я действительно в первый момент подумал, что очутился в раю.
Правда, боль во всём теле быстро вернула мне осознание реальности. Мой врач потом объяснила мне всё, что произошло. Высокая женщина средних лет, с приятным лицом, светлыми волосами, едва выбивавшимися из-под больничного чепчика, и большими голубыми глазами, она была под стать этой палате: такая же светлая, но холодная. Хотя её глаза смотрели на меня заботливо и участливо.
Миссис Коултер сидела на краю моей кровати, смотрела на меня и рассказывала о том, сколько рёбер у меня сломано, как долго будут заживать мои ноги и левая рука, сколько понадобится времени и какой режим, чтобы поскорее восстановиться от сотрясения мозга. А ещё она рассказывала о тех, кто был рядом со мною. Вернее, о том, что кроме меня никто не выжил. Меня единственного смогли спасти. И я непременно выздоровею и даже когда-нибудь смогу ходить.
– Нэттинел… Мистер Аррен! Вы меня слышите? Вы слышите, что я говорю вам?!
Я с трудом оторвался от своих мыслей и молча поднял глаза на медсестру, что возвышалась надо мной. Теперь я сидел в инвалидном кресле в парке перед больницей. Впрочем, парком это было назвать сложно: это был огромный луг с дорожками для прогулок пациентов. Там, где заканчивались дорожки, резко начинался густой еловый лес, за которым возвышалась громада Карстайна. Горы полукольцом закрывали северное направление от больницы. А на юге расположился небольшой город на берегу этого холодного моря, по которому я прибыл сюда. Меня отправили первым попавшимся кораблём подальше от линии фронта – на меня больше не рассчитывали.
Здесь легко было разделить свою жизнь на «до» и «после». Здесь не раздавалось выстрелов и не кричали раненые. Но здешний мир казался мне бесцветным. Я застрял в этом безвременье, словно муха в янтаре. Я не умер, но уже не жил. Словно некая пограничная просека между прошлым и будущем, которое не факт, что настанет. Я даже словно потерял способность различать краски. Нет, я не стал видеть хуже, это мир стал чёрно-белым в моих глазах. Серые люди и серые деревья – всё казалось мне бесцветным. Мне не нравились эти люди, мне не нравилось это место, но мне некуда было деваться отсюда.
Здесь были чистые одежды и вода из крана. А ещё