Одиночество. Владимир Сонин

ертикальную полоску и вижу твой портрет на них, огромный, в полстены. Затем смотрю в окно и вижу тебя, обнаженную, качающуюся на качелях в нашем саду, в лучах жаркого летнего солнца. Значит, времени осталось совсем мало. Вспоминаю, что сейчас, говорят, зима. Но я не верю. Сейчас я никому не верю. А себе – особенно.

      Когда все началось, ты говорила: «Я хочу розовый стул. Хочу, чтобы ты мне его принес». А я… Я всегда смотрел на тебя, улыбался и думал, что, если только захочешь, я принесу тебе что угодно. А потом вот появился он. Откуда? Я не знаю.

      Ты любила кинематограф. Мы с тобой смотрели фильмы. Разные. Но этот Джон Холмс1 нам нравился больше всего. Актер с большой буквы. Я-то его всегда любил. А ты… Ты уже позже начала, потом, когда мы вместе смотрели. Хотя и до этого было… Это я наверняка знаю. Помню, ты садилась на своем стуле напротив экрана, так что твои ноги в туфлях на высоких каблуках были продолжением (впрочем, это всегда так, но с этим твоим стулом – особенно) розового начала, которого касалась твоя рука…

      Это я все устроил. Для тебя. Целые мотки пленки, киноаппаратура, звук – настоящее искусство. А для искусства не жалко времени. Для него времени не существует. И средств. Я вот отдал все. Понимаю людей, которые часами могут стоять перед, скажем, «Великим мастурбатором» Дали. Но это… Все же это несколько не то. Хотя и невероятной глубины искусство и то, и другое. Да и кто знает, что мне на деле ближе, если разобраться.