– Эти? Эти-то?.. – повернулся я. – Дикие. Эти дикие. Это мустанги.
– То есть, как мустанги? Что, нет хозяев? – голос его, хотя и несколько оживился, все равно оставался каким-то странно сухим, лишенным обертонов и высоких частот.
– Нет-нет, хозяева есть. Есть-есть, – быстро произнес я и, к стыду своему, обнаружил в собственном голосе избыток высоких частот. И вдруг почему-то начал рассказывать. Про то, что на острове разместилась половина ландшафтов мира, исключая лишь тундру и скалистые горы. Про Тропические озера, потому и тропические, что все лето в глубине острове стоит тропическая жара и травы в рост человека. Про телят, которых прежде колхоз привозил на остров весной, а увозил осенью…
– Крадут? – резко перебил он, убив мое красноречие.
– Чего?
– Коров?
– Кто?
– Скажем, речники…
– Речников бы догнали и потопили.
– Кто бы это?
– Хозяева.
– А кто хозяева?
– Колхозники. Браконьеры, то есть. Бывшие колхозники. Зимой приезжают по льду и часть стада отстреливают на мясо….
– Хорошо, – сказал он и, перестав смотреть на коров, стал смотреть на меня.
Извинившись, я собрал вещи и сказал, что должен идти. И, правда, уже темнело.
– Погодите, – сухо произнес он. – Поговорим.
Странно прозвучало это «поговорим». Еще сильнее захотелось уйти, и сразу подальше.
– Я понял, вы здесь один, – медленно произнес он. Потом посмотрел на реку и добавил туда же: – Значит, камня, вы говорите, нет. А лопата?
На синем ультрамариновом сегменте востока уже проступили звезды. Высокий инверсионный след пролетевшего самолета подсвечивался ушедшим за горизонт солнцем и розовел, как молодой шрам. Все остальное небо занимала голова человека.
Он наступил штиблетом прямо мне на кадык и слегка покатал мою голову по земле. Спросил, хорошо ли я понял все. Я сказал, все. Он дал мне подняться и отдышаться, и снова вежливо повторил, что хотел бы заглянуть ко мне в гости. После этого (надо думать, в знак примирения) он снял у меня со спины несколько прилипших травинок. Я задергался под его рукой. Всякое прикосновение вызывало в спине зудящую боль: те двое его подручных, которых он попросил не дать мне сбежать, все ребра мои искололи надульником автомата.
До лагеря он не проронил ни слова и разговорился, только увидев сушило, на котором вялилась рыба, многослойно замотанная во многие метры марли. «От мух?», прокашлявшись, спросил он. «От ос», двусложно прохрипел я. «А-а», сказал он, «грызут плавники?» Я кивнул. Осы грызли жирные основания плавников. Он помял одну из рыбин за хвост, услышал, что чешуя трещит, и приказал принести с яхты пиво.
Затем внимательно осмотрел мою старую брезентовую палатку, накрытую полиэтиленовой