А ей поделом. Снова видеть и чувствовать себя бессильной что-либо сделать. Но самое неприятное, что все это – здесь. Почему? Для самой Марии Петровны уже ничего не изменится. Она прожила все эти годы и жива до сих пор. Ее не арестовали, не судили, не расстреляли и не отправили в лагеря. Ну и что? Господи, прости эту дуру. Ты не простил ту, молодую, с красивым телом и горящими глазами. Которая медленно превратилась в ту, кем она является сейчас. И которая теперь уже точно скоро умрет. Только на этот раз зря.
Зря… Разве это не наказание? Если бы она тогда представляла, какими глупыми окажутся эти годы!
– Я хочу всегда видеть тебя, – когда-то сказал он. Сидя у полуразвалившейся чадящей печки и глядя не нее глазами, которые тогда казались ей старыми и мудрыми. Сколько же ему тогда было? Лет сорок? Пятьдесят? Совсем немного…
– Я хочу всегда видеть, как ты опускаешь глаза, поворачиваешь голову, улыбаешься.
– Я хочу видеть, как раскрываются твои губы, слышать, как звучит твой голос. Когда я вижу тебя, во мне все улыбается…
– Правда? – зачем-то спросила она тогда.
И он кивнул.
– Ты такое хорошее и светлое явление… Ты такая, что мир должен быть для тебя чем-то вроде объятия. Такого громадного и нежного. В котором тебе очень хорошо…
– Правда?..
Тогда это было правдой. Теперь она знает. Он видел в ней то, что потом не видел никто. А она видела, это в нем. Только ей казалось, что так еще будет, а он знал, что это бывает только один раз.
Мария Петровна повернула обратно. Большой коридор. В таком небольшом доме…
На кухне стоял Семен и, глядя куда-то сквозь нее, курил. Один. Ну что ж…
Все остальные, кажется, уже спали.
Она вошла в комнату, сложила пальто на стул и легла. Будет странная ночь. Им что-то приснится. Может быть, во сне они будут вдвоем и что-то поймут.
А ты, дура, если….
И Мария Петровна повернулась на бок и закрыла глаза.
Нью-Йорк.
Подъезд старого дома. Лифт. В котором заклинивает кнопку вызова на пятом этаже. Она не удивилась, что и в этот раз кабина, опустившись и щелкнув контактами реле, вновь поплыла наверх. Сейчас те, кто внутри, засуетятся, нажмут на «Stop» или просто что-то воскликнут. Нет, тихо. Кабина встает где-то в районе третьего этажа, затем снова плывет вверх. И замирает.
Все так и есть. Наверное, это старый Лопес забыл про плохую кнопку. Старику за восемьдесят, можно забыть и что-то поважнее. Поэтому, придется пешком. Она вздохнула, закинула рюкзак на одно плечо и медленно пошла наверх. Длинными серыми пролетами. Мимо пыльных, почти как в Союзе окон, через которые так тоскливо смотреть на мир. Мимо противных дешевых запахов, доносящихся из углов, мимо дверей, вызывавших воспоминания о старых фильмах с актерами в светлых немного мятых плащах и в шляпах с широкими полями. Мимо разбитого окна на втором этаже, свежей краски, ручек, звонков…
Так и есть, кабина была на четвертом этаже. Надо бы