Но фестиваль мелькнул зарницей, пришло время пожинать плоды. Мать Юли родилась первого мая 1958 года. В тот год в апреле – мае в Москве появилось на свет немало детишек с темной кожей. Их называли детьми Международного фестиваля молодежи и студентов. Чувство самоотверженного братства и всеобщего праздника испарилось. Многие из этих детей оказывались в детских домах: их легкомысленные московские мамаши не желали взваливать на себя такую обузу. Так получилось и с Юлиной мамой. Отца она не знала, матери тоже. До восемнадцати лет она не знала иной жизни, кроме детдомовской. Эта жизнь никому не показалась бы раем, но для темнокожей девочки она обернулась адом кромешным.
Маленькие дети не чувствуют расовых различий и, если им не мешать, спокойно играют вместе. Зато они очень чутко улавливают настроения взрослых. К темнокожей девочке детдомовские воспитатели относились не так, как к другим детям, и она очень скоро поняла, что она изгой, хотя и не знала еще этого слова.
Воспитатели и нянечки обсуждали ее вслух прямо при ней, словно она была глухой. Обсуждали ее кожу, ее умственное развитие, ее скрытые до поры до времени болезни и пороки. Другие дети стали ее жестоко дразнить, а ей и пожаловаться было некому. Ее открыто обижали, даже били, и никто из воспитателей не думал за нее вступаться. Она научилась давать сдачи, но она была одна, а их было много, и они очень скоро познали сладость безнаказанной травли.
В детдоме было голодно. Кормили очень однообразно, чаще всего давали водянистое, комковатое картофельное пюре и гречневую кашу с молоком. Она терпеть не могла гречневую кашу, ее тошнило от молока. Другие дети норовили плюнуть ей в тарелку или подбросить таракана. Частенько ей вообще приходилось оставаться без ужина. Как все детдомовские, она научилась прятать еду в рукаве и даже за щекой. Но в 1963 году, когда ей было пять лет, даже хлеба стало мало. Хлеб привозили клеклый, сырой, а иногда не привозили вовсе.
Детдом снабжался по остаточному принципу. Воровали все кому не лень. На обед подавали жидкий бульон, где одна вермишелина догоняла другую, а на дне тарелки лежала несъедобная куриная лапка или, в лучшем случае, куриная шейка, но темнокожей девочке шейка, считавшаяся лакомством, почти никогда не доставалась. Все остальные части курицы уносили домой повара, завхоз, воспитатели, директор. Чувство голода стало для нее привычным… Вот только привыкнуть к нему было невозможно.
Бывало, в детдом приходили люди, чтобы кого-нибудь усыновить. Все дети мечтали, что вот в один прекрасный день за ними придет мама. Все, кроме темнокожей девочки. Она знала, что за ней никто не придет, что она никому не нужна: ей это объяснили прямым текстом. Поэтому, когда в детдоме появлялись усыновители, она одна стояла