Васютин со стоической отрешённостью переживал неудачу, процесс пересмотра творчества, сдирания шкуры навыков. И всё же он не мог смириться с тем, что ему вновь навязали роль любовника. Он третировал Темникова, высмеивал каждый его шаг, увлекая за собой остальных. Ничего другого ему не оставалось, ведь Лохвицкий – упрямец: с ним спорить – против ветра плевать.
– Ну что ж, продолжим, – сказал режиссёр, чувствуя тошноту нетерпения. Но тут выяснилось, что Климович, задействованный в следующей сцене, куда-то пропал.
Поднялась буря. Все принялись его звать. Лохвицкий ругался.
– Чёрт возьми, вечно одно и то же!.. Бегает по гримёркам девок, пока мы тут кривляемся. А потом ещё ворчит, если его задерживают до вечера.
Но Климович явился с невозмутимым спокойствием.
– Что такое? Что за шум? Ах, мой выход! Подумаешь, задержался. Ну, давайте реплику, что ли. Итак, я выхожу из-за их спин…
Снова повторили сцену. Разобиженный Васютин, испытывая яростную потребность на ком-нибудь отыграться за жалкую рольку в несколько строк, набросился на Климовича. Словечки, мимика, жесты – всё выдаёт в нём обезьяну, а не актёра.
– Лезть под юбку певчим бабам – в этом он специалист, – цедил сквозь зубы в тихом бешенстве Васютин, прима, низверженная злопыхателями. – Даже шагу не может ступить, чтоб не рассмешить зрителей.
К разговору присоединился Штепа, поддавшийся миротворческому импульсу. Этот добрый пьяница не любил, когда люди ссорились.
– Конечно, не артист балета, изящно припадающий на ногу после тысяч вращений и прыжков, – защищал он Климовича, – но и не тумба какая-нибудь.
– А речь? – всё не мог успокоиться Васютин. – Он жуёт, а не говорит. Слова должны горохом от зубов отскакивать. Дилетантские потуги!
Штепа, не снискав признания публики, усомнился в пользе профессионализма. Много ли толку от их учёности? Всё на свете ерунда!
– Вот художник Анри Руссо, сын жестянщика, со своим наивным примитивизмом и есть настоящий дилетант, а его «Спящая цыганка» находится в музее современного искусства в Нью-Йорке. Он поразил мир живописи своим талантом, оказал влияние на кубизм и сюрреализм, а к тому же самостоятельно выучился играть на скрипке, даже получил диплом Французской музыкальной академии за вальс «Клементина» собственного сочинения. А Том Блинд, этот пятилетний чернокожий мальчик, сын невольника-раба, поражавший Америку перед гражданской войной: он играл на пианино левой и правой руками одновременно две разные мелодии, насвистывая при этом третью!
Васютин презрительно пожал плечами.
– Зато ваш Бах – деревня. Подумаешь, огромное наследие! Церковный органист, да и только. Всю жизнь