Обедом стал сначала обожжённый, как молодец в сказке, ныряющий в кипящее молоко, а затем остуженный в холодильнике «Роллтон». Со вкусом шкурки сырокопчёной колбасы. Со вкусом канцерогена животного происхождения. Что-то подсыпано китайскими веганами для искоренения всея мясоедов святой страны. В бульоне одиноко плавал один нут и одно жировое пятно. Они были как две колониеобразующие единицы и я принял из внутрь своей питательной среды. Положил ложкой в свой мясной агар рта. Заплесневелая корка игристого хлеба, с пузырями почти как у настоящего «Бородинского», напомнила мне, что сегодня собирался выйти в сад при свете чтобы проверить больные розы и всякую прочую гортензию. Из-за режима день в доме, ночь на воле, с минимумом светового шума, подзапустил те растения, что не давали полезных плодов. Одной воды для радости им не хватало. В их пирамиде потребностей стояло ещё и болеть. Мятную хвость удалось победить довольно легко. VPN подсказал, что всего-то и нужно этим экзотическим кускам красоты, что попрыскать их на ночь содой. Длинноножик ушёл после нескольких обработок специальным мылом, что в избытке было запасено ещё до начала Определения. Удобный сифон я сохранил. Может налить в него спирт и протирать какие-то важные шестерёнки в машине жизни? Последняя болезнь – тлябля – оставалась некупированной. Сегодня предстояло оборвать полубольные полу иссохшие листья, окучить, мульчировать, побрызгать каким-то универсальным ядом из кладовой. На его банке были через запятую перечислены все возможные патогены растений. Этот чудо-раствор, судя по явно лживой инструкции, смог бы избавить нас даже от коронавируса и коррупции, произведи мы его в промышленных масштабах, скажем, вместо танков. Тлябля, у тебя нет шансов. Я иду.
Мне нравится, когда есть понятная инструкция о неотвратимости гибели всего живого. Такое надо на заборах печатать. «Роллон» не дал много сил, но обманул мозг, что ноги и руки сыты, и ими можно безбожно управлять нервами, сгибая и разгибая по очереди. В начале заката, укрывшись от возможного ожога дополнительной длиннорукой футболкой, я работал в саду. Выдыхать приходилось через рот чтобы сдвинуть пласт горячего воздуха. Через нос не получалось, нужна была вся сила диафрагмы. Трава местами выгорела до степени вулканического стекла. Только деревья, пьющие вёдрами из моего колодца, ещё не сдавались. Мне пришло в голову, что по живым деревьям меня можно вычислить с улицы глядя в щель ворот. Действительно, жара убивала всё, с чего вдруг именно на этом участке, неосвещенном и обесчеловеченном, деревья хорошо себя чувствуют? Может и тлябля должна остаться как алиби? Такая логика поглотила мои последние силы и я сел на треснутую землю опершись на сарай. Закат находился у меня слева и я был рад, что не придётся видеть большую часть терракотово-артериальной мазни неба. Небо, которое уводило ненавистное солнце в какую-то другую сторону чтобы убивать людей и траву там. Чтобы ни говорили