Видимо обо всём этом мне следовало подумать раньше, прежде чем кидать княжичу столь опрометчивые обещания. Вот как теперь быть-то? Шутки давно кончились. Пресветлый и вправду меня в жены взять хочет. И мне теперь с нелюбимым мужчиной свою жизнь проживать придётся.
– А чумазая-то какая? – услышала я чей-то вздох.
Из раздумий меня вывели две здоровенные тетки, которые буквально втащили меня в какое-то помещение, где на высоком стуле восседала уже не молодая, но весьма привлекательная женщина. Её расшитый золотом сарафан, дорогой покров на голове, стянутый золотым венцом, а также унизанные кольцами и перстнями пальцы явно указывали на то, что передо мной кто-то из власть имущих.
– Государыня, – поклонилась ей одна из моих конвоирш.
Темные глаза княгини, а очевидно это была именно она, недобро прищурились на меня. Женщина поднялась, приблизилась, а затем обошла меня по кругу, брезгливо оглядывая.
– Отмыть и переодеть, – бросила она повелительно, – Да кликните смотрительницу.
После этого она величаво выплыла из помещения, а ей на смену вошла необъятных размеров тетка в сопровождении нескольких молоденьких девушек.
Девчата тут же вытащили на середину комнаты деревянную лохань и принялись наполнять её теплой водой. Затем меня сноровисто раздели и две мои надзирательницы настойчиво подтолкнули к посудине, в которой и принялись меня намывать.
– А тоща-то кока! – выдала смотрительница, из чего я поняла, что я на её вкус оказалась слишком худа.
Я же на это лишь мысленно пожала плечами. Что выросло, то выросло. Уж извините.
– А волосы густы, – одобрительно поцокала она языком, наматывая на свою пухлую руку мою копну волос, а потом бесцеремонно залезла мне в рот, от чего я дернулась и недовольно фыркнула.
– Тааак, зубы белые, целые, все на месте, – изрекла горе-стоматолог.
– Глаза не косят, – а теперь ещё и горе-окулист.
– Кожа чистая, без ожогов и парши, – не унималась недо-дерматолог.
Пока меня бесцеремонно осматривали и вертели, словно куклу, ярость во мне медленно закипала.
– Ну-ка, девка, расставь ноги пошире. Надо досмотреть, не порченая ли ты.
Бабища деловито принялась закатывать рукава и, словно хирург, тщательно намывать в шайке свои ручищи. Намерения женщины были очевидны, и тут у меня не выдержали нервы.
– Прикоснётесь ко мне и умрёте, – тихо проговорила я, яростно глядя ей в глаза.
И сказано это было так, что все разом вдруг отшатнулись и замерли. Не знаю, что прочла на моём лице в тот момент эта самая смотрительница,