– Ну и вкус у них! – с усмешкой подметила Джин, смотря на него любя, беззлобно. – А про пиджак пришлось тебе чуточку приврать – а то обидишься.
Курт промолчал, удрученно выдохнул. Поняв настроение мужа, та добавила:
– Ну, согласись, не очень он смотрелся…
– Ну, в общем, да… – смирился муж, пожал плечами. – Мне просто нравиться тебе хотелось.
Джин посмотрела на него как на мальчишку, тихо проворковала:
– Ты и так мне нравишься, глупый! – и обняла, положила по-матерински голову себе на плечо, погладила волосы, будто утешая. – Как же ты не поймешь…
– Правда?
– Ну, конечно, правда! – Джин поцеловала Курта, крепче прижала к себе. – А теперь ложись уже в кровать – времени много.
Муж молча снял с себя свитер, обошел кровать, лег под одеяло, нежно поцеловал супругу в губы.
– Я обязательно что-нибудь интересное для тебя достану! – заверил Курт, накрывая и себя, и жену нагретым ее телом одеялом. Говорил это пылко, с энтузиазмом. – Непременно достану!
– Давай-ка для начала ты выспишься, добытчик, – посоветовала Джин и, положив ладонь на горячую грудь мужа, тихо пожелала: – Спокойной ночи, Курт.
– Спокойной ночи, Джин…
Вторник, 13 февраля 2014 года
Метель, беснующаяся всю ночь, успокоилась только ближе к полудню. Кипящая серая мгла, еще какое-то время висевшая в воздухе после нее, вскоре окончательно рассеялась, рассосалась, словно водяной пар, обнажила черно-зеленые сугробы и угольные стволы деревьев. Легкий пеплопад, подгоняемый совсем обессиленным ветерком, стал почти незаметным, неторопливо сыпался на затерянные в грязных снегах машины, заборы, руины давно брошенных жилищ, прятал старые звериные тропы. От крепкого мороза то тут то там скрипели обледенелые оборванные провода на столбах, с треском ломались потяжелевшие от наледи ветви, крошились зеленоватые корки льда. Небо же, что за двенадцать лет ни разу не изменило цвет, было по-прежнему кровавым, страшным, будто бы вовсе не земным, а каким-то чужим, незнакомым, инопланетным. Да и облака отличались от него несильно – такие же багровые, как засохшая корка на ране, разве только чуточку светлее. И лишь солнце, ставшее навеки оранжевым, вновь и вновь выглядывало из-под них с каким-то особенным озорством и весельем, чтобы пролить на грешную землю свой негреющий рыжий свет, от чьего возникновения, казалось бы, должно быть теплее, но на деле еще сильнее пробирало холодом до самых костей. А дополняла этот скудный пейзаж поистине пугающая глухая тишина, не нарушающаяся ни противным гоготом птиц, ни рыком бродячих хищников.
Тишь, тишь, тишь…
– Хорошо, когда так тихо, – проговаривал сам себе, ступая по хрустящему снегу, – все кругом слышно, ни одна зараза даже при желании со спины не подкрадется – одним словом, замечательно!
Идти приходилось крайне осторожно и внимательно, осматривая едва ли не каждый пенек или полуразвалившийся