– Доброе утро! Как ваши дела? – поприветствовала она клиента.
Самого. Красивого. Клиента, какого Арифметика могла себе представить. Она, конечно, всю жизнь прожила в их с тётушкой деревенском домике, но в город ездила регулярно и на красавцев и красавиц налюбоваться успела.
Девушка рефлекторно пощупала местечко чуть левее на груди, проверяя, держится ли там её маленькое и не готовое к таким потрясениям сердечко. Она могла поклясться, что в нём торчит огромная стрела амура.
– Лучше всех, – бесцветно, но вежливо ответил мужчина.
На секунду Фима чуть успокоилась – голос оказался человеческий. Не низкий бас, пробивающий до костей, как бывает в книгах про вампиров и оборотней, которые она читала в электричках. Нет, голос как голос: не слишком низкий, не слишком высокий, довольно приятный.
«Но если он поёт, то мне крышка», – успела подумать Фима до того, как сердце её разбилось на миллион маленьких сердечек, каждое из которых остановилось, не долетев до пола.
Причин тому было сразу две: во-первых, их глаза встретились. Песочные глаза Арифметики и болотисто-зелёный взгляд незнакомца. Ох, вот тут он сразу отыгрался за голос, ведь если где и тонуть, то в этих двух провалах цвета тины. Они казались ярче и притягательнее на контрасте со смуглой кожей незнакомца. Лицо его было чуть вытянуто, длинный нос и высокие скулы создавали впечатление, что перед ней стояла одна из старых керамических кукол, какие делали раньше. Много десятилетий назад.
Но мужчина был, конечно, настоящим. Сквозь цунами гормонов она успела даже проверить его живую ауру, чтобы убедиться, что он не чей-то голем.
Когда-то давно Фима училась рисовать и изучала для этого анатомию человека. Сейчас она рисовала редко, но хорошо помнила идеальные пропорции лица: длина ушей равна длине носа, а уголки губ должны быть прямо под зрачками. Так вот именно такие пропорции и были у этого мужчины.
Второй причиной безвозвратно уничтоженного сердца девушки было то, что сама-то она была даже близко не в лучшей своей форме: волосы закручены в кривой пучок (совсем не такой аккуратный, как у Камиллы), растянутые, но по-прежнему любимые треники с начёсом и толстовка с названием университета, из которого Фима выпустилась прошлой весной. И, конечно, ни грамма макияжа. Из ухода за собой она только зубы почистила. Потом вода закончилась, так что выбора у неё особо не было.
– На улице прохладно, – мягко вырвал он Фиму из размышлений. – Лучше не выходить в мокром.
Он указал на горловину её толстовки и сразу отвернулся, ожидая свой ключ-браслет.
– Ах, бесы! – дёрнулась она, только сейчас поняв, что до сих пор держала бутылку возле рта, но глотать забыла.