Ивор и сам однажды заговорил об этом. Сказал, что научит сыновей или дочек так же ловко лазать по деревьям, как он. Покрасневшая Ирика ткнула его в бок локтем, но её губы улыбались.
Сейчас дом Уэзерби превратился в торчащие из земли балки и чёрные покосившиеся опоры. Обломки, в которых не узнать прежние предметы.
Но тогда сухая дверь ещё не обвалилась, и Ивор видел… видел, что она была заперта снаружи. Под дверь подложили клин. Ивор тогда отбросил помеху и распахнул створки. Душный дым дохнул на него, заставил снова закашлять, а глаза прослезиться. Чадил как потухший факел. Но никто не выбежал навстречу. Ивор даже не смог войти – на первом же шаге споткнулся и обжёгся рукой о горячие доски.
Он звал её. Звал Ирику. Но в доме была тишина. Сад! Вдруг она убежала в сад?
Слепая надежда в тот день искрой пронеслась в сознании. Ивор сам не помнил, как пробрался во внутреннюю часть поместья, но последняя решётка остановила его прямо у сада. Он снова звал Ирику. Смотря на древесные скелеты и сгоревшие цветы, которые она так любила, он звал её до хрипа.
Но сад был пуст и мёртв. Мертва была Ирика.
Сейчас Ивор мог пройти дом насквозь через остывшие обломки и попасть в сад. От убранства там остались только каменные тропинки. Лишь они.
Ирика ходила по ним. Таскала с колодца вёдра для поливки. Пачкала руки в земле, полола клумбы. Танцевала под музыку из верхнего окна. Там юных леди учили играть на инструментах. А Ирика танцевала среди цветов. Как фея.
«Я тоскую по тебе».
Сегодня Ивор снова заказал в храме обряд памяти. Чтобы боги не забыли её имя и отыскали среди душ. Пусть её возьмёт под крыло Богиня любви и милосердия.
А у Ивора на земле остались дела.
«Я оплачу его обряд».
Что, во имя света, это было?
Ивор не понял, кто перед ним. Никто не назвал её по имени или титулу. Да и какая разница? Память о любимой важнее. Но потом, когда Ивор задумчиво выходил из храма, его осенило: богатое платье, служанка рядом, карета и стражники в дворцовых мундирах у ворот.
Теперь он вспомнил, что видел эту женщину однажды. На казни обвинённого в пожаре рыцаря. Она сидела в кресле рядом с тем, кого накануне назвали новым королём. Это была…
Микая Валдис. Та, что заняла неостывший трон королевы Ивайн. Одна из тех, кто пировал в честь обретённой власти, пока неурожайный год чуть не уморил всё королевство голодом.
«Произошедшее тогда – трагедия для всех нас. Негоже отказывать людям в такой малости из-за монет».
Это что? Признание вины? Попытка оправдаться? Замолить грех перед богами? Такие грехи не смываются. Или же она попросту издевалась, так легко выложив в чашу целое состояние в то время, как у простого оборванца даже трёх серебряных не нашлось?
Ивор