Мы ходили парами, одной от темна до темна сидеть тяжело, глаза устают, слезятся, рук не чувствуешь, всё тело от напряжения немеет. Весной особенно трудно. Снег, он под тобой тает, ты – в воде целый день. Плаваешь, а, бывает, что и примерзнешь к земле. Только забрезжит рассвет – выходили и с наступлением темноты возвращались с передовой. Двенадцать, а то и больше часов лежали в снегу или забирались на верхушку дерева, на крышу сарая или разрушенного дома и там маскировались, чтобы никто не заметил, где мы, откуда ведем наблюдение. Старались как можно ближе найти позицию: семьсот-восемьсот, а то и пятьсот метров нас отделяло от траншей, в которых сидели немцы. Ранним утром даже их речь была слышна. Смех.
Не знаю, почему мы не боялись… Сейчас не понимаю…
Наступали, очень быстро наступали… И выдохлись, обеспечение от нас отстало: кончились боеприпасы, вышли продукты, кухню, и ту разбило снарядом. Третьи сутки сидели на сухарях, языки все ободрали так, что не могли ими ворочать. Мою напарницу убили, я с “новенькой” шла на передовую. И вдруг видим, на “нейтралке” жеребенок. Такой красивый, хвост у него пушистый. Гуляет себе спокойно, как будто ничего нет, никакой войны. И немцы, слышим, зашумели, его увидели. Наши солдаты тоже переговариваются:
– Уйдет. А супчик был бы…
– Из автомата на таком расстоянии не достать.
Увидели нас:
– Снайперы идут. Они его сейчас… Давай, девчата!
Я и подумать не успела, по привычке прицелилась и выстрелила. У жеребенка ноги подогнулись, свалился на бок. Мне показалось, может, это уже галлюцинация, но мне показалось, что он тоненько-тоненько заржал.
Это потом до меня дошло: зачем я это сделала? Такой красивый, а я его убила, я его в суп! За спиной слышу, кто-то всхлипывает. Оглянулась, а это “новенькая”.
– Чего ты? – спрашиваю.
– Жеребеночка жалко, – полные глаза слез.
– Ах-ах, какая тонкая натура! А мы все три дня голодные. Жалко потому, что еще никого не хоронила. Попробуй прошагать за день тридцать километров с полным снаряжением, да еще голодной. Сначала фрицев надо выгнать, а потом переживать будем. Жалеть будем. Потом… Понимаешь, потом…
Смотрю на солдат, они же вот только меня подзадоривали,