Женя потянула на себя дверь с табличкой «Патолого-анатомическое отделение». Удивляла елочка в чистенькой приемной, серебристые щупальца гирлянд, мишура на стенах; неповоротливая армада жизни продолжала свое плаванье. Умер – шмумер, лишь бы здоровеньким был! Разве что Деда Мороза не хватало. И он появился, юркий, решительный, волосы, стянутые на затылке, убегающие к вискам глаза делали его похожим на молодого бультерьера.
– Здравствуйте, – с холодной ласковостью улыбнулся он.
– К вам привезли Юргину Тамару Александровну, я ее дочь Юргина Евгения. – Женя достала из сумочки, рассеянно вертела в руках паспорт… – От чего она умерла?
– Тромбоэмболия легочной аорты.
– Ее можно было спасти?
– Навряд ли. Даже в условиях стационара. Что называется, мгновенная смерть, – вкрадчиво пояснил он. – У нее же была тяжелая стенокардия.
Свежекрашенные стены, нелепая елка, как мохнатая завеса… а там… в шаговой доступности, в страшных холодильниках, на прозекторских столах – располосованные и наспех зашитые, с выпущенной ледяной кровью, как рыбы. Мир смерти.
Но ведь сразу, целиком, она читала в какой-то затрепанной толстой книге и у нее холодела спина, душа не отлетает, расщепляется на эфирное, физическое тело… и каждое тело меркнущей, распадающейся души орет от боли, только никто этот крик не слышит. Женя посмотрела на увесистую дверь, где вершился анатомический театр, вела свою партию подвижная пила, мертвенно потрескивала кожа, зубило лихим кастетом раскраивало череп.
Как сказала Тамара, однажды побывав в санатории, «меня там улучшали».
Смерть рушит все изнутри, как бульдозер старый дом, пропитанный былым, опутанный клубком выгоревших страстей, крушит, вызволяя на свет панельные квадратики еще не обжитых сот.
Голова люто кружилась, стальная дрель вонзалась в мозг, Жене казалось, будто она приподнялась над желтым линолеумом, над глянцевым полом, словно самый продвинутый (задвинутый) йог, левитируя; к ней летели по касательной слова бультерьера в халате, а на стене, в клетке, распевала сумасшедшая канарейка.
Канарейка ее доконала.
– Надо бы сделать заморозку… – добрался, глухо ударился в нее голос – железная рельса, отделявшая живых от мертвых.
Она не запомнила, оставила ли ему деньги, и это потом гнобило ее, ведь она даже не попросила выписать справку, не определилась, что делать ей дальше, так и выскочила под свист птички в тепло зимнего дня; так Тамара выскочила из лазейки на Балчуге, рассыпалась головешкой по снегу. «Смерть с косой не досужий вымысел, вот она со скальпелем, с орудием производства, смерть – мужчина, а не старуха-попрошайка». Вдруг открылся непреклонный