Ну что ж – завтрак уже давно стал моим делом, не говоря уже о том, что у меня он лучше получается. Она честно признала это, входя в кухню – уже, слава Богу, одетая – и усаживаясь за стол. Приятно, конечно, когда твои способности получают заслуженную оценку, но у меня возникло некое подспудное подозрение, что, приготовив завтрак, я сделал именно то, что она от меня хотела – причем ей даже просить об этом не пришлось. Вот предоставь этим людям исполнение трех заветных желаний – они их тут же в тридцать три превратят, причем так, что ты этого и не заметишь!
Посуду мыть после завтрака? Я вечером помыть ее нельзя будет? Мы же опаздываем! Я могу ее помыть? Пока она краситься будет?! Кто красится для того, чтобы поехать на дачу? Может, мне тоже накраситься? Нет, об этом лучше вслух не говорить – если Татьяна с моим любопытством объединятся… Почему я посуду вымыл быстрее, чем она накрасилась? Определенно нужно будет присмотреться к тому, как она это делает – наверняка найдутся способы интенсифицировать процесс нанесения боевой раскраски. Почему я еще не одет?! Да мне же только туфли осталось… Она меня ждет?! Да еще и опять?! Ну, знаете, это вообще переходит…
Естественно, мы приехали к Свете последними. Естественно, я оказался в этом виноват. Естественно, ей пришлось стоять и ждать, пока я туфли надену. Хотел бы я видеть, кому бы удалось с первого раза ноги в них всунуть под градом ничем не обоснованных насмешек…
Но в целом, приехали мы весьма удачно – как раз к моменту кормления Светиного сына Олежки обедом. Есть который Олежка упорно отказывался. И тут я впервые увидел, на какие ухищрения готовы пойти взрослые – не только родители – чтобы заставить ребенка сделать то, что им кажется правильным. Ну, если не хочет он есть – оставьте его в покое, ему виднее, ужин с большим удовольствием проглотит. Нет, впихивают. Я решил присмотреться к их уловкам повнимательнее, чтобы – в случае чего – распознать зловещие симптомы в Татьянином поведении.
Для начала, ничуть не смущаясь численным перевесом, они объединили свои усилия в психологическом давлении на невинного младенца. Отвлекая его со всех сторон различными шутками и прибаутками, они провоцировали его на стремление и самому словечко в разговор вставить – и только-только он раскрывал для этого рот, Света тут же впихивала туда ложку. Теперь я понимаю, откуда у Татьяны взялась идея всунуть мне, ничего не подозревающему во сне, кусок мяса в рот!
Более того, они даже не постеснялись пойти на прямой и неприкрытый обман ребенка. Делая вид, что пробуют его суп, они сообщали ему, что ничего более вкусного в жизни своей не пробовали. Мне единственному совесть не позволила вот так бессовестно врать. Я действительно попробовал его суп и только после этого, с полным правом подтвердил, что тот был весьма хорош. Даже более чем просто хорош. Что же он фокусничает-то? Я, что, тоже с таким лицом на свою первую еду смотрел? Но Татьяна тогда ела вместе со мной, личным примером показывая, что вероятность смертельного