Земля помогла.
Она дала силы подняться. На четвереньки. На колени. Благо, небо больше не громыхало. На нем медленно догорали остатки звезд. И белесое марево стало красным, кровавым.
Двор же полнился людьми.
Кто-то кричал. Кто-то плакал… суета.
Сколько она длилась? Верховный не знал. Да и не трогала его эта суета. Он стоял сперва на коленях, потом-таки поднялся, ибо в голове было пусто, и слова молитв тоже стали пустотой. Он кое-как отер грязь, поморщился, поняв, что накидка его упала и пропиталась водой. Он пошел. Медленно. Опасаясь, что сил все-таки не хватит… кажется, рядом кто-то пробежал. Чуть дальше, рухнув на колени, молились. Кто?
Люди.
Так ли важно остальное?
Он шел. Мимо подножия Великой пирамиды, туда, где лежала густая тень её.
И в этой тени скрывалась другая.
Ныне, освещенная небесным огнем, она словно стала не то, чтобы выше, скорее уж аккуратней. И камень слабо светился. Хотя, может, лишь казалось, что он светится. Как бы то ни было, Верховному удалось подойти настолько, чтобы коснуться этого, неровного, ноздреватого камня кончиками пальцев.
И в левой руке вспыхнула боль. Привычная. Предупреждающая. Он поморщился, но не отступил. Почему-то это казалось важным. Едва ли не важнее всего, что происходило.
Небо?
Никуда не делось.
Как и марево, что набирало цвета. Люди… где-то там, вроде бы рядом, но невыносимо далеко. И пирамида. Забытая. Первая.
Та, в которую дозволено заглядывать немногим. Та, о которой он и сам-то не помнил. И может статься, что забудет, как только уберет руку. И потому Верховный страшился разорвать это прикосновение. Шел. Просто вдоль кромки. Иногда останавливался, чтобы перевести дыхание. Боль в груди и та утихла, но слабость, слабость никуда не делась.
А значит, потихоньку.
Он и дошел-таки до входа.
Те же камни.
И пара уродливых изваяний, то ли звери, то ли люди. Грубые колонны, высотой едва в полтора человеческих роста. И кое-как отесанный камень, на них возлежащий.
Верховный замер.
Это место он видел впервые. И… если войти?
– Не стоит, – сказали ему. И тень отделилась от колонны, за которой скрывалась, превращаясь в человека. Будь Верховный чуть более суеверен, он бы решил, что видит пред собой не женщину, но зловредного духа, её обличье похитившего.
Но нет.
Ксочитл.
Тихая Ксочитл.
Некрасивая Ксочитл. Ксочитл, стоящая за плечом Императрицы.
Верховный прижал руки к груди и поклонился так низко, как позволила спина.
– Боюсь, я не могу пожелать вам доброй ночи, – сказал он. И голос был хрипл. А еще