Между небом и землёй
Вдруг я очнулась. В палате было тихо и темно, лишь тусклый свет отдалённых уличных фонарей освещал её. Сумрачный свет позволил оглядеться. Да, все спали. И вдруг опять какой-то неясный, скулящий звук. Приподняв голову, я прислушалась. Откуда-то доносился детский плач, но не рёв, а тихое, невнятное хныканье. Я лежала и слушала, а ребёнок всё скулил и скулил. Монотонный плач подтверждал мою догадку: ребёнка никто даже не пытался успокоить. А может, он без мамы? На цыпочках я выскользнула из палаты и пошла в сторону, откуда раздавался этот звук. Дверь соседней палаты была приоткрыта. Вкрадчиво стала всматриваться в просвет, плач прекратился, и я шире открыла дверь. Прямо на меня смотрели огромные заплаканные глаза ребёнка, ухватившегося за тонкие жёрдочки детской кроватки, в которой он стоял. Увидев меня, малыш сразу потянул ко мне ручки и заплакал громче. Либо мама вышла, либо её вообще здесь не было – больше похоже на второе. Непроизвольно мои руки подхватили ребёнка, и я стала вытирать заплаканное сопливое личико. Ползунки были мокрые, малыша надо помыть (функцию памперсов тогда выполняли марлевые прокладки). Ребёнок затих, оказавшись на руках. Положил головку мне на плечо, его всхлипывания перешли в невнятное бормотание. Чтобы не разбудить остальных деток, мы вышли в коридор. Я стала шёпотом успокаивать малышку. Да, мне показалось, что это была девочка годовалого возраста, может, меньше, уж очень была хрупкой. На поручнях кроватки висели сухие ползунки. Взяла их, чтобы переодеть. Направляясь к ванной комнате, мы крадучись проходили через пост медсестры. Она лежала на диване. Неожиданно подскочила и с недовольным ворчанием отобрала у меня малышку:
– Жалостливые тут нашлись. К рукам приучают. А мы потом что будем делать?
И прикрикнула:
– Идите спать, мамочка, без вас разберёмся!
Вспоминаю это сейчас, и мне стыдно за себя. Я безропотно передала ей малышку и послушно вернулась в свою палату, не сказав ни слова. А она понесла её обратно. Слышала, что выговаривала ей, как взрослой:
– Спи и не плачь! Нечего тут нюни распускать, придёт мамка твоя – вот тогда и реви! – и, странное дело, девочка не произнесла больше ни звука, словно понимала каждое слово.
Утром, наскоро умывшись, застелив кровать и избегая неловких разговоров с Машей, я устремилась к выходу из отделения. Саша уже ждал, как мы и договаривались. Молча пошли по хорошо уже известному нам лабиринту больничных коридоров и оказались у злополучной двери.
Услышав шаги позади себя, мы обернулись. В верхней одежде шли на работу врачи, медсёстры.
– Что вы хотите? – обратилась к нам женщина, расстёгивая на ходу пальто.
– Узнать насчёт Жени Волкова.
– А когда он поступил?
– Вчера.
– Ждите, – уклончиво ответила она.
Мы