– Батя, постойте на минутку, слово вам сказать надо! – с дрожью в голосе закричал он, догоняя отца в предбаннике.
– Вечером поговорим, вечером! Апосля работы! – поднимаясь, подходя к двери, твердо сказал отец.
– Так не будет у нас апосля, батя! Уезжаю я! Извини, не знаю, как сказать! – сказал отцу с ужасом Кузьма.
Отец остановился, посмотрел на Кузьму, затем закрыл дверь, сел на лавку и, глядя Кузьме в глаза, коротко сказал:
– Рассказывай!
Кузьма пересказал о своем задержании в Краснодаре, о встрече с Никитой Прокофьевичем, Павло Дмитриевичем и принятом решении.
– А ты не мог хоть с нами посоветоваться прежде, чем что-то там решать? Это ж нас тоже касается с матерью. Мало тебя по свету носило? Так в Чечню захотел? – спросил отец, разминая одной рукой другую, почему-то трясущуюся.
Кузьма вспомнил, что рука у отца тряслась еще в то время, когда они жили в Амурской области. Это у него началось после ранения, полученного при переправе через Дунай. Отец не любил об этом рассказывать.
– Ты извиняй, батя! Никита Прокофьевич такие слова нашел, что за душу взяли! Прав он, надо идти на эту войну. Я же офицер. Солдаты вперед под пули идут, а я в тылу буду прятаться. Ведь для войны нас офицеров готовили, а не для тыла. Сам бы так поступил, будь на моем месте!
– Как решил, как решил? Я решил все в прошлую войну, что стыдно в тылу отсиживаться, и пошел. Мать рыдала, а отец перекрестил и сказал, что так и надо. А я узнаю руку Павло Дмитриевича. Вот стервец, как и на той войне, все сам решал! Как матери то скажешь?
– Не знаю пока! – опустив руки, ответил Кузьма.
– Ладно, ты езжай, куда тебе надоть, а я ей вечером все обскажу! Тем более, Павло Дмитриевич сегодня к вечеру приедет – звонил он мне вчера! Вместе все и обговорим мы с ним, Кузя! – опустив голову, виновато сказал отец, – а ты езжай, раз надо Родину защищать! Негоже Гусаченкам за чужие спины прятаться! Только непременно возвращайся и себя и казаков береги. Если шо – помни – мать этого не переживет! Мое благословение тебе есть!
В глазах отца появилась слеза.
– Так вы, батя, все знали еще вчера, раз Павло Дмитриевич звонил? А что? Я ведь слово офицера атаману дал и отказать теперь не могу!
– Слово ты дал! Я знал. Значит, его надо держать, Кузьма. Ты офицер! А я действительно все знал. И ждал, когда ты все сам расскажешь! – обняв Кузьму, отец, смахнув слезу с глаз, вышел из бани, плотно прикрыв дверь.
Кузьма постоял в предбаннике, париться дальше пропало всякое желание, вытерся и вышел во двор. Джохар радостно завилял хвостом и, подбежав, лизнул Кузьму в руку. Солнце уже светило ярко. «Девять часов!» – привычно определил Кузьма.
– Кузенька, иди завтракай! Все уже на столе! – прокричала мать в открытое окно.
– А