Настало утро. Утро пятницы.
Черный пес лежал под крыльцом, вслушиваясь в тишину, устремив вперед немигающий взгляд. Шерсть его смерзлась от инея, из ноздрей клубами валил пар. Внезапно насторожившись, пес повернул голову, вскинулся, упруго вскочил с земли.
Откуда-то издалека, из дальней дали, донесся негромкий шум вроде едва уловимого грохота.
– Ру-уг! – во весь голос рявкнул Борис.
Оглядевшись вокруг, он поспешил к калитке, поднялся на задние лапы, а передними оперся на ограду.
Издали, но уже куда ближе, громче, снова донесся все тот же грохот и лязг. Казалось, где-то там отодвинули в сторону створку огромной двери.
– Ру-уг! – снова рявкнул Борис, встревоженно оглянувшись на темные окна за спиной.
Нет, ничего. Ни звука. Ни шороха.
И тут в конце улицы показались Рууги. Рууги на том самом грузовике, с урчанием, с грохотом катящемся вперед, подпрыгивая на неровных булыжниках мостовой.
– Ру-у-уг! – громче прежнего взвыл Борис.
Сверкнув глазами, пес прыгнул, ударил грудью в забор, но тут же слегка успокоился, уселся на землю и выжидающе навострил уши.
Рууги, остановив грузовик прямо напротив калитки, захлопали дверцами, спрыгнули на тротуар. Борис завертелся волчком, описал кружок по двору, вновь повернул морду к дому и жалобно заскулил.
Внутри, в теплой и темной спальне, мистер Кардосси приподнял с подушки голову и, щурясь, взглянул на часы.
– Чтоб ему, этому псу, – проворчал он. – Чтоб этому проклятому псу…
Уткнувшись носом в подушку, мистер Кардосси закрыл глаза.
Тем временем Рууги двинулись к дому. Первый Рууг толкнул створку калитки, и калитка распахнулась настежь. Они вошли во двор. Пес, не сводя с них взгляда, подался назад.
– Ру-уг! Ру-у-у-уг! – истошно залаял он.
Ужасающе едкая вонь Руугов ударила в ноздри, и пес отвернулся в сторону.
– Жертвенная урна, – заговорил первый Рууг. – По-моему, полным-полна. И ты, – добавил он, улыбнувшись разъяренному, напрягшемуся всем телом псу, – сегодня любезен необычайно.
Рууги подошли к металлическому баку, и один из них снял с бака крышку.
– Ру-уг! Ру-у-уг!!! – взвыл во весь голос Борис, прижавшись к нижней ступени крыльца, в страхе дрожа всем телом.
Подняв огромный металлический бак, Рууги перевернули его на бок. Содержимое бака вывалилось на землю, и Рууги принялись сгребать пухлые, местами полопавшиеся бумажные мешки в кучу, проворно подхватывая выпавшие из мешков объедки – апельсиновые корки, кусочки тостов, яичную скорлупу.
Один из Руугов ловко забросил добычу в пасть, смачно захрустел половинкой яичной скорлупки.
– Ру-уг! – в отчаянии, скорее, про себя, чем предостерегая хозяев, заскулил Борис.
Рууги, почти закончившие сбор подношений, на миг замерли, обернувшись к Борису, а после неторопливо, безмолвно подняли головы, оглядели оштукатуренную стену дома