Под глазами у мэра мешки, на щеках играет нездоровый румянец, а подбородок, несмотря на столько ранний час, покрыт щетиной. Стоутон топает по ступенькам – он уже насквозь промок, в мокасинах хлюпает вода.
Квини поворачивается к сестрам: они окружили Персефону, стараясь оградить девочку от рассерженного отца.
Несмотря на усталость, Айви грозно выпрямилась во весь рост. Урсула глубоко втягивает воздух носом, боевито выпятив свою пышную грудь. Она берет за руку Иезавель, которая уже отбросила привычное кокетство: внутри нее клокочет ярость, грозя извержением в случае малейшей провокации. За порогом сверкает глазами Тэбби.
Игнорируя ведьм, Стоутон обращается прямо к дочери:
– Фони, какого черта? Что тут происходит?
– Я же просила не называть меня так, – сердится Персефона.
Ее отец грустно вздыхает и говорит:
– Это всего лишь ласковое прозвище, тыковка.
– Ага, Пухлячок тоже, но тебе же не нравится, когда тебя так обзывают.
Квини хрипло смеется, заставив Вильяма Стоутона покраснеть. Сделав глубокий вдох, он втягивает живот и пытается застегнуть пуговицы на пиджаке. Сокрушенно покачав головой, он подзывает к себе дочь:
– Ну все, пойдем домой. Тебе здесь не место.
– Женщины должны быть везде, где принимаются неправомерные решения, – парирует Персефона, и Квини испытывает гордость за эту девочку.
Мэр озабоченно пыхтит, возводя очи к небесам. Сейчас он думает о том же, о чем думает любой отец девочки-подростка: что же случилось с его покладистой малышкой? Еще недавно она была такой лапочкой, ангелочком, лучшей из дочек, и вдруг – ежик колючий, чертик летучий.
– Зачем вообще ты приковала себя к дверям этого ведьминского…
И тут в разговор вмешивается Квини:
– А вот интересно, господин мэр, откуда вашей дочери стало известно, что наш дом собираются снести? – Журналист делает шаг вперед, желая что-то сказать, но Квини останавливает его. – Сдается мне, один маленький кувшин имеет уши с аршин. И если Персефона подслушала какой-то ваш разговор, значит, имеет место сговор. И приказ отдали вы. Уверена, что мистер… эээ… – Квини кивает в сторону журналиста.
Тот вздрагивает и поправляет спящую у него на руках Рут Бейдер Гинзбург.
– Регги Коллинз, мэм.
Поблагодарив, Квини снова поворачивается к Стоутону:
– Уверена, что мистеру Коллинзу будет интересно провести журналистское расследование.
– Да-да, разумеется, – с пылом восклицает Коллинз, переходя на шепот, потому что Рут Бейдер Гинзбург открывает один глаз-бусинку и начинает рычать.
– И я готова все вам выложить, – говорит Персефона журналисту-очкарику, а затем прибавляет, повернувшись к отцу: – Только если ты, папочка,