И все же Фердинанд не разучился говорить другим о своих видениях. Ему просто необходимо было найти кого-то, кто его поймет, может, даже растолкует ему смыл всего этого. Многие почтенные старцы в монастыре слушали его со вниманием, но толком объяснить ничего не могли. От него вечно отделывались только общими фразами, а в воздухе оставалось витать ощущение недосказанности.
Еще после долгих бесед, которые ни к чему не вели, у него зародилось странное чувство, как будто от него что-то скрывают. Уж лучше и вправду было молчать.
Сегодня от него и не требовалось слов. Это была ночь посвящения. Молельня напоминала зал для торжественных собраний. Свечи, толпа, официальные одеяния духовенства, чаша для причастий, наполненная кровью его собратьев. Сегодня это была именно кровь, а не вино. По рядам ходил ритуальный нож. Каждый из присутствующих должен был сделать надрез у себя на запястье и капнуть в чашу собственной кровью. Таким образом все они отдавали свои силы в один сосуд. Из этого сосуда предназначено отпить тому, кто избран бороться со злом.
Все собравшиеся должны были поддержать одного избранного. Одному ему не справиться с возложенной на него миссией. Так гласило священное пророчество. Но зачем же тогда поручать такое ответственное задание кому-то одному? А вернее ему.
Что ж, каждый, посвященный в орден, обязан был сознавать, что идет на самопожертвование. Только вот жертвовать собой они не слишком хотели. Фердинанд видел, как неохотно они поднимают рукава и подносят к запястью нож. Им не хотелось жертвовать даже каплей крови. А ведь первоначально считалось, что на алтарь борьбы со злом они будут приносить именно собственную жизнь.
Чаша наполнялась их кровью, перемешанной с освященным вином, а Фердинанд чувствовал, как его охватывает головокружение. Все остальные твердо стояли на ногах, хоть правый рукав каждого из них и был перепачкан кровью. Фердинанд будет единственным, чья кровь сегодня не прольется. Так почему же ему казалось, будто сейчас всю кровь выкачали из него одного?
Он растерялся. Шелест крыльев в голове становился все более настойчивым. По дороге сюда ему казалось, будто все статуи жадно наблюдают за ним живыми и подвижными глазами, а вот все присутствующие люди старательно отводили от него взгляд. Все было так, как будто он идет на плаху, а не к торжественно украшенному алтарю.
Где-то на хорах замолкли звуки гимна страшного суда.
– И бог выдвинет сына своего против дьявола…
Фердинанд кивнул главе ордена, произнесшему эти слова со ступеней алтарного возвышения. Кажется, нужно было сказать «аминь», но он забыл всё, что нужно делать и говорить. Он шел, как на казнь, а в тайной молельной, предназначенной для собраний ордена, все было так ужасающе тихо. И все же казалось, что эти лишь показательная тишина. За арками окон, выходящих в ночь, будто уже ощущалось дыхание летящего там дракона.
Пусть все