Сам Олег подрабатывал только грузчиком и носильщиком.
Нерегулярно, неофициально, по большой необходимости и далеко не от всей души.
– После ночных смен его из пушки не разбудишь, – грубо равнодушно отозвался Илья.
– Но это не значит, что нужно запойно орать у него над головой, – процедил Петренко, сметая в ладонь остальное крошево со стола. – Что ты хочешь?
– У тебя не будет на пару дней тридцать…
Какой тупой вопрос я задал. Сегодня же пятница. Что он может хотеть?
– Не будет, – металлическим тоном перебил Олег и нехотя обернулся.
Илья стоял у встроенного шкафчика, сложив на груди руки в татуировках; в его взгляде горела смесь из мольбы, нетерпения и злости.
Он слишком любил налаживать свои дела при помощи чужих денег.
– Только же что стипуху дали, – выплюнул сосед; в его голосе звучало раздражение.
– Всё уже распределил, – отрезал Олег, сверкнув глазами. – Чего ж ты у своего дилера не попросишь отсыпать в залог?
– Рустамыч по предоплате, – оскорбился Илья. – Такую только у него можно взять. Это крутая инвестиция. Ну плиз. Не можешь тридцать, дай хотя бы…
– Нет у меня, сказал! – отрубил Олег, рывком закинув рюкзак на плечо.
Если бы только Глеб не спал!
Это «нет» хотелось проорать; проорать чайкой.
Прямиком с утра не хватало услышать только про «Рустамыча».
– Пусть бы скуривал и продавал всё там, ублюдок, – прошипел Агрессор, ударив кулаком по борту Корабля. – Нехрен распылять тут свои луговые травы!
Ничего больше не сказав, Илья насупился, прошёл к кровати и плюхнулся на неё.
Игра в обиженку не пройдёт, мамкин инвестор.
Не глядя на соседа, Олег преодолел комнату в несколько широких шагов, наспех обулся и выскочил в наполненный голосами коридор. Всё внутри дрожало от изящной злости, выхода для которой сегодня снова не предвиделось.
Если бы только луговые травы.
По вторникам и пятницам Гатауллин распылял здесь не только марихуану, купленную в общаге на Бульваре Ленинского Комсомола, но и поганые кривотолки, что носил оттуда же. Он начал торговать травой в январе – когда нужно было заработать на аборт залетевшей от него девице – а потом ловко втянулся в этот бизнес через игольное ушко насыщенных трипов.
Переносчик сплетен, мать его.
* * *
9 февраля, вторник
– Говна кусок! – прорычал Гатауллин, застирывая в раковине джинсы; его смуглые щёки горели багровым румянцем, а зрачки были такими узкими, словно ему в лицо направляли солнце. – Думает, сел в Ауди, обзавёлся батей завом, так теперь всё мож…
– Да он не видел, что ты там идёшь, не фони! – примирительно просипел его патлатый кореш, усевшись на подоконник; его зрачки тоже напоминали точки. – Ты ж не Серёга Зверев, тебя и спутать можно с кем.
За мутным окном висел мёрзлый и туманный поздний вечер февраля.
– Забейся, Дэн, – свистящим шёпотом