Закон человечности
В миру неписанных страниц
В линейке взорванных законов
Лежит устав форзацем ниц, —
отбросил крылья пантеонов.
И не вольно дышать ему,
и трудно затаить дыханье,
из монстров вырвать состраданье
немыслимо в таком дыму:
коптильня движет все клешни,
гребущие к себе поближе,
склоняя жертв в праматерь – ниже —
в земли размеченные швы.
Черпателей не легион —
и больше, и ухваты шире.
Живая адская могила.
один утраченный закон.
Век ненависти
Век ненависти. Это современно:
Остывший уголь пишет о любви,
Которой не было в его крови,
И дождь из шланга падает смиренно,
Косит под настоящий дождь с утра.
Такая вот уж хлипкая пора,
Не даст сухой дорогой выйти в небо
И полетать, плюя на ширпотреба
Пестреющие слепки и на склепы,
Семейных бизнесов звереющие скрепки,
Как легион измученных дворняг,
Готовый жрать и лаять на стиляг.
«Как будто включенный компьютер…»
Как будто включенный компьютер
меняет осени картинки:
гремят вороньи поединки
за плесень хлебную приюта.
И разворованы ветрами,
звенят разбуженные ветви,
листва над пестрыми дворами
плетёт ковры на километры.
Блеск мокрый, трепеты последних,
болтание на ложноножке,
и раскулаченные бредни
рябин, слоёные подстёжки
дорог, – ну как пирог на праздник!
Сегодня сердца именины!
Блистают щедрые картины
и рад взволнованный проказник!
Паук от спеси не зарделся —
висит под козырем подъезда,
крестом наспинным молит место
оставить – здесь он зиму грелся.
«Поймать разноголосицу дорог…»
Поймать разноголосицу дорог
одну не выбрать – отрешиться в праве
желаний.
В небе лишь прочесть, кто Бог,
чтоб не пойти, как быдло, на закланье.
Но рубит холод щупальца любви,
и вспомнишь свет,
палящий жарко сердце…
И день, и ночь в закатной всё крови…
Что делать, раз не успеваю к дверце,
держащей света сноп над головой
и голубя в тревожном всплеске марта?!.
Друзей уж нет. Очнется кто живой?..
Лишь мертвый шелест в резвой тьме азарта.
«Стоит погода, как блаженство сна…»
Стоит погода, как блаженство сна,
осенняя сметанная весна,
как будто боли не было вовеки.
Воздушной белизны задумчивые реки
к земле спускались напоить весь мир,
но более