– Теперь держится, – замечает довольная мать, отставляя в сторону коробку со шпильками.
Анна хочет кивнуть в ответ, но ничего не получается. Все пережитое за последние недели внезапно охватывает ее. Девушка всхлипывает и оказывается в материнских объятиях.
– Ну, не надо, – успокаивает ее мать, неловко поглаживая по спине. – Все будет хорошо.
Материнский голос звучит мягко, но в нем угадывается нечто иное, отголосок какого-то раздражения. Он хорошо знаком Анне, и она боится, как бы маминому терпению внезапно не пришел конец. Бушующие внутри чувства необходимо унять, показывать их нельзя.
– Нервничать перед свадьбой – это нормально, – продолжает мать со слабой улыбкой на лице. – Я в день свадьбы была в полуобморочном состоянии. Все беспокоилась, вдруг что-то пойдет не так: флорист неудачно подберет цветы, еды на всех не хватит или священник собьется. Но все обошлось.
Мать опускает глаза, и повисает молчание. Они стоят так близко, что с легкостью могут дотронуться друг до друга, и в то же время их разделяет необъятная пропасть. Дочь с матерью никогда не могли найти общий язык, если речь шла о серьезном.
– Пойду проверю, как идет подготовка, – говорит в конце концов мать, кивая в сторону двери. Анна прикусывает губу. Ей не хочется оставаться одной, она боится своих мыслей, но и остановить мать не может.
Девушка медленно подходит к окну, откуда открывается великолепный вид на серо-голубое море и дюны, ветер треплет прибрежную траву. Роскошная вилла всего в двух километрах от Хиллесгордена. Что может быть лучше? Так говорила мама, очарованная местом, когда они попали сюда впервые. Мысль о том, что Анна будет теперь здесь жить, что это – ее дом, ошеломляет, девушка с трудом может поверить в происходящее.
Приложив руку к стеклу, она чувствует, как холодок пробегает по коже. Ей представлялось, что, если только удастся дожить до этого момента, все наладится. Но, прислушавшись к себе, Анна понимает: душа по-прежнему сопротивляется.
Она осматривается вокруг: спальня отделана в синих и белых тонах, кровать застелена вязаным покрывалом, на комод кто-то поставил вазу с цветами. Очень красиво. Жаловаться не на что, и все равно ощущается отторжение. В потаенных уголках души еще теплится надежда на чудо.
Тяжело дыша, Анна закрывает глаза и слышит материнский голос. Не будь эгоисткой. Подумай о нас, твои решения нас тоже коснутся.
Девушка сглатывает от волнения. Так много вопросов, на которые необходимо найти ответы. Она будто в эпицентре бури. Откуда ей знать, что правильно, а что – нет?
Выглянув в окно, Анна рассматривает вечнозеленые кусты, высаженные в саду вдоль стены, где-то в отдалении слышен едва уловимый шум прибрежных волн. Как бы ни было тяжело горе, которое она несет в себе, вида подавать нельзя. Окружающая действительность сжимается, не оставляя поля для маневра. Наступает осознание неизбежности происходящего, Анна глубоко вздыхает. Теперь ей ясно, что другого пути нет.
Осторожно отодвинув щеколды, она открывает окно. Холодный ноябрьский ветер, ворвавшись в комнату, треплет прическу, но девушка не обращает на это никакого внимания. Ей нужно услышать море, нужно вдохнуть его соленый запах.
– Прости, – шепчет она, чувствуя, как сердце пронзает боль. – Прости меня, любимый!
Глава 1
Апрель 2007 года
Ребекка в последний раз обходит просторную угловую квартиру, чтобы убедиться, что ничего не забыла. Лучи утреннего солнца будто прожектором освещают мягкий бархатистый ковер, журнальный столик из стекла и металла сверкает на свету.
Йуар стоит, прислонившись к кухонной столешнице, с чашкой утреннего эспрессо в руках. На нем темно-серый итальянский костюм, сшитый на заказ, пиджак подчеркивает широкие плечи. Выглядит он, как обычно, одновременно стильно и строго, производя тем самым впечатление человека, которому все в этой жизни удалось, но он этим не кичится.
– Я по-прежнему считаю, что уезжать в такой момент – не лучшая идея. Тебе следовало бы остаться и показать руководителю, что он совершил ошибку. Твой отпуск сейчас – неправильное решение.
– Так ведь бабушка попала в больницу.
– Знаю, но медсестра же сказала тебе, что ее жизни ничего не угрожает. И потом, твоя мать могла бы присмотреть за ней, по крайней мере до выходных.
Ребекка качает головой:
– Я должна поехать. Ты же знаешь, что я сто лет не была дома.
– Ладно, поступай, как знаешь. Но если ты сразу не выскажешь свое мнение, потом их будет очень трудно переубедить.
– Знаю, – бормочет она в ответ.
Йуар потягивается:
– Ты ведь не обиделась, что я остаюсь?
– Да нет, ничего страшного. У тебя же процесс.
Облегченно вздохнув, он смотрит в зеркало в прихожей и поправляет жесткий воротник рубашки.
– Это самое серьезное дело в моей практике, – соглашается Йуар. – Но если что-нибудь случится