Дыхание восстановилось, боль потихоньку отпустила. В затылке разве немного пульсировало, но это скоро пройдет. Сашка вытянул ноги и скрестил руки на груди. Ни дать, ни взять покойник, только свечки не хватает. Он тихонько пропел:
– Там-там-тадам, там-тадам-тадам-тадам…
Испугавшись собственной дерзости, расцепил руки, скрестил ноги и переливисто засвистел песенку английских бомберов из художественного фильма «Большая прогулка». Теплый ветер погладил Сашку по лицу, и стало совсем хорошо.
– Ты эта што же самое? На земле-то, а? – раздался слоноподобный голос Харитонихи.
Сашка открыл глаза. Увидел стриженный ряд кустов жасмина, а за ним необъятную старуху с кривыми губами, бугристым носом и черными глазами, сверкавшими из–под бровей. Пепельные сальные пряди свисали из-под серого козьего платка, а из левой щеки росла страшная волосатая родинка. Но главной достопримечательностью Харитонихи был торчащий наружу зуб. Он выпирал снизу, как освежеванное березовое полено. Желтый, могучий, необъяснимый, он поджимал верхнюю губу, обнажая разреженный ряд коричневых пней в щербатом рту старухи.
– Все матери доложу, – гнусаво протрубила Харитониха.
– А чо я сделал? – автоматически нахамил Сашка, встал с земли и на всякий случай отошел маленько в сторону: ходили слухи, что у Харитонихи не все дома.
– Чего на земле? Возьми кардонку, постели, самое…
Старуха погрозила корявым пальцем и заковыляла в сторону районного гастронома, бормоча под нос неразборчивое. Коричневые полы старого пальто смешно переваливались из стороны в сторону.
Сашка сорвал с ветки цветок, оборвал лепестки, выдернул тычинки, положил чашечку на язык. Несладко. Май заканчивается, нет в цветах нектара. Сашка выплюнул пресную зелень, сделал гимнастический наклон вперед и назад, убедился, что не больно и пошел домой.
На кухне скворчала сковорода. Мать вышла в прихожую, вытирая руки о полы фартука.
– Привет, – она чмокнула сына в макушку.
– Привет, ма, – Сашка приподнялся на цыпочки и поцеловать мать в щеку.
– Повернись–ка.
– Чего это…
– Ну-ка!
Сашка покрутился вокруг своей оси.
– Снова-здорово? – печально спросила мать. – Санька… Когда это кончится?
– Ма, ну чего ты…
– Александр! – мать повысила голос, но тут же спохватилась и убежала к плите.
Сашка насупился и ретировался в свою комнату. Ему было досадно из–за матери, что пытается влезть в мужские дела, но и стыдно было, что форма опять грязная,