На счет «три» он сдался, сучонок профессорский. Заявил только: «Вы сами этого добивались, господин товарищ. Я все объясню, как сумею, что уж там».
***
Поднял он кровать, как крышку комода, и к стене приставил. А под кроватью – три трехлитровых стеклянных банки, в каждой – по маленькой голой женщине. Я офонарел, разумеется. У меня и рука с пистолетом опустилась. Не то, чтобы захотелось матерого преступника отпустить, а чисто рефлекторно. Потому как зрелище – пока не типичное для нашего продвинутого куда надо общества, согласитесь.
В ближайшей из банок, оживляя её зеленоватую стеклянную сущность, маршировала на голубом куске ткани маленькая кудрявая брюнетка. Совершенно голая. Одной рукой она радушно мне махала, а другой наподдавала в такт своему разнузданному шагу. В двух других – брюнетка и блондинка, но те прислонились мордашками к стеклу и внимательно меня, как диво какое-то, рассматривали, изучали обстановку.
– Это что вообще за хер… сон, – пробормотал я, в охренении.
– А, это Злата Бейбулатовна, – указывая на кудрявую, раздраженно выдавил он, вместе с тем увиливая и перенося проблему с глобального на частное. – Лю… Любит, когда её, как девочку, Златкой зовут. Самая старшая и самая развратная.
Злата Бейбулатовна, услышав, судя по всему, такую свою характеристику, внезапно остановилась, засмущалась. В ужаснейшем смятении одной ручкою заслонила лицо и частично сиськи, другой – выбритую промежность. И вся сжалась, съежилась от взгляда незнакомого мужчины, которому так нехорошо её отрекомендовал хозяин. Но потом расхохоталась, и, подпрыгнув, развернулась задом, прогнулась. Положив ручонки на бедра, стала водить жопой из стороны в сторону, поглядывая назад, на нас то есть. А потом и вовсе уперлась передними конечностями в дно и стала вызывающе совершать тазом недвусмысленные колебательные движения.
– Тьфу, ну и развратница! – согласился я.
Две другие голые куклы оживленно переглядывались друг с другом, жестикулировали и указывали на Злату. Потом блондинка замаршировала, а за ней и третья, которая вторая брюнетка.
<Треть страницы чем-то залита, текст неразборчив. Кажется, он дал «подозреваемому» привести себя в порядок. Наверное, тот сходил умыться. И немного протрезвел.>
– Что у тебя за голое войско, ничего не понимаю, – говорю. – Ты их в пробирке, экспериментатор этакий, нахреначил? Биолог, что ли? И что за разврат, почему женщины обнаженные?
– Я же не портной, тем более не модельер какой, – оправдывается, – чтобы еще и шить на них.
– Нет, ты не увиливай. Скажи, как там тебя зовут, кстати, как ты таких вырастил?
– Дима! Да не я их вырастил. Семья, школа, общество. Не выращивал