Первый болевой шок от внезапной утраты в последующие месяцы сменился постоянной сосущей болью, которая, подобно с трудом сдерживаемой дамбой воде во время наводнения, ищет любую трещину и щель в душе человека, чтобы просочиться сквозь нее и ослабить душу. Я думал, что сойду с ума. Я был в глубочайшей депрессии. Основание моей жизни было почти разрушено.
Жизнь превратилась в хаос. Мои дети тоже испытывали сильное горе и страх. Джон был вдобавок серьезно травмирован. Он сломал бедро, что заставило его передвигаться в инвалидном кресле в течение трех недель, а затем – в гипсовой повязке еще восемь недель. Люди отовсюду звонили по телефону, слали письма и старались помочь. Дела по дому и работе накапливались как мусор на свободном участке, угрожая завалить меня с головой. Помню, как ночь за ночью я сидел в своем любимом кресле, полностью измученный, и думал, как прожить следующий день и хочу ли я жить еще один день. Я ощущал, что наказан тем, что остался в живых, и считал, что только смерть может принести желанное облегчение.
Помню дни, когда я плакал не переставая. Так было в течение сорока дней, и потом слезы прекратились, по крайней мере, на несколько дней. Сначала я поразился гениальности древних евреев, которые именно сорок дней установили для траура, словно именно столько дней было достаточно. Потом-то я понял, что был глуп. Просто после тех сорока дней мой траур стал слишком глубоким для слез, потому что мои слезы стали рапой, таким горьким и обжигающим выражением утраты, которое обычные слезы уже не могли выразить. В последующие месяцы я сожалел о том времени, когда боль была еще свежей и слезы лились свободно. Это облегчало боль утраты, впрочем, только на время.
Конечно, я никак не мог заранее предвидеть все, что мне предстоит испытать в ближайшие месяцы и годы. Но в ночь трагедии у меня было время после катастрофы и до прибытия в госпиталь, чтобы первоначально осознать то, что мне предстояло испытать вскоре. Дело в том, что катастрофа произошла в удаленном от центра районе штата Айдахо, рядом с индийской резервацией, поэтому мы ожидали больше часа, пока за нами не приехала скорая помощь и не доставила в госпиталь – еще один час на дорогу. Те два часа между аварией и нашим прибытием в госпиталь стали наиболее яркими, отрезвляющими, памятными ощущениями из всех, которые я имел, или когда-либо буду иметь в своей жизни. Я был мгновенно выброшен из пространства и времени, которые я знал, и подвешен между двумя мирами.
Один – мой старый мир, такой дорогой для меня, который нынче лежал в груде покореженного металла на обочине дороги. Другой – пугающий своей неизвестностью мир моего будущего, который ждал меня в конце долгого пути в госпиталь. Я понимал,