– Ничего у него не получится. – Уверенно возразила Санька. – Даже если Хара и прав. Мы же друзья?
– Хуже. – Хмыкнул Россомаха. – Мы сообщники! – И они весело рассмеялись, так, что Диего покосился на них с подозрением, но сделал вид, что не страдает мнительностью, и вовсе не подумал, что смеются они над ним.
Теплело с каждым днём. Ночью морозило во всю, но днём солнышко припекало всё сильнее, и появились уже большие прогалины, с пучками прошлогодней жёлтой травы, и закапало со всех выступающих предметов. Оно, конечно, здорово, когда вечное лето, а ещё лучше, когда вечная весна; но то чувство, которое возникает в организме, когда всю зиму затянутое серой хмарью небо вдруг очистится и засверкает синевой, солнце засияет и приласкает лицо, уставшее от зимней стужи, зазвенит вода, запахнет талым снегом – оно дорогого стоит. Утром, выйдя на высокое крыльцо очередного постоялого двора, Санька смеялась, как ненормальная, глядя на Росомаху и Хару, отломивших толстые сосульки и сражающихся ими посреди утоптанного двора, вызвав переполох среди собак и кур, и улыбки на хмурых ещё, бледных с зимы лицах челяди, занятой своими делами. Капель звенела, разбиваясь о ледяные наросты у фундамента; было ещё прохладно, но отполированные туземцами деревянные перила, на которые положила ладони Санька, уже впитали в себя солнечное тепло, и так приласкали её руки, что не хотелось их отпускать. В хлеву жалобно замычал телёнок, увидев служанку с пойлом, отчаянно заверещали поросята; засуетились и заблеяли козы. У Хары сломалась сосулька, он отбросил её в сторону, высоко подпрыгнул и, продемонстрировав отличную растяжку, выбил ногой сосульку из рук Росомахи.
– Не считово, я победил!!! – Завопил тот. – Я сломал твой меч!!!
– Пацаны! – Фыркнула Санька. На крыльцо, смачно потягиваясь и демонстрируя волосатую грудь, вышел Диего, щёлкнул челюстями, усмехнулся на Росомаху и Хару:
– Перед местными девками выпендриваются! Странно, что Россомаха ещё ни одной не завалил, он это любит.
Санька скривилась. Только что было так легко и весело, и вот оно вылезло, чудище, со своими комплексами…
– Ревнуешь? – Подмигнул ей Диего. – Поди, ты ему и запретила? Он тебя боится.
– Не боится. И я ему не запрещала. Но тебе не понять. – Санька собралась на конюшню, к своему коню, но Диего, качнувшись, загородил ей дорогу. От него сильно, но не то, чтобы неприятно, пахло мужчиной; запах даже чем-то цеплял.
– Чего мне не понять? – Ухмыльнулся он, вновь заиграв ямочками. – У тебя же с ним было.
– Ты когда-нибудь, о чём нибудь ещё думаешь? – Обречённо спросила Санька.
– Да. Иногда я хочу жрать. – Весело признался он. – А иногда – и поссать. Ну, и ещё имеются кое-какие…
– Знаешь, жаль, что вы ещё не придумали психиатров. – Санька решительно оттолкнула его. – Тебе бы не мешало обследоваться… – И под его смех пошла к конюшне. Настроение упало. Диего со своими вечными намёками и