– Вспомнил, – шепотом произнес Иварс. – Я тебя вспомнил. Кажется, ты приносил мне какие-то рукописи.
– Ну, наконец-то! И ты не чувствуешь в себе никакой вины? Помнишь, я намекал тебе. Крест Лаймы и все остальное. Но вижу, что до тебя до сих пор не дошло.
– Что до меня должно было дойти? – Иварс возмутился. – Я посмотрел рукописи, помню, что это были какие-то сказки. Но я ими не занимаюсь. Как же тебя зовут? Не могу вспомнить, прошло столько времени.
Незнакомец встал со стула и швырнул пустую бутылку в угол. Раздался грохот, зазвенели осколки – и им в унисон загудели листы на крыше.
– Какая разница, как меня зовут? – Он подходил все ближе и ближе и, сделав пару шагов, склонился над Иварсом. – Ты все эти годы был при деньгах, упивался славой, успехом. А что дал мне? Смотри мне в глаза!
Иварс попытался отвернуться, но почувствовал укол в левый бок.
– Посмотри сюда, урод! Таким же шилом твоя дочь убила себя. Ты думаешь, я ее убил? Нет, это она сама. Я смотрел из окна в доме напротив, как она все это делает. Так что моей вины никакой тут нет. Ты украл мое счастье, понимаешь? Я остался незамеченным, не смог напечататься, не смог добиться в жизни ничего. И теперь вынужден гнить здесь, в больнице. Но знаешь, что меня согревало все эти годы?
Иварс снова закрыл глаза, но открыл их сразу же, как шило вонзилось в ладонь, пройдя сквозь бинты, которыми рука была привязана к ручке каталки.
– Я всегда знал, что придет твой черед умирать и ты окажешься здесь. – От незнакомца пахло пивом и чем-то несвежим. – Но я ждал четыре года, а момент все не приходил. А твоя дочь, она такая доверчивая была. Здоровалась со мной, когда я сидел на скамейке рядом с домом. Я ее спрашивал, как дела у отца. Она приняла меня за твоего знакомого, отвечала, что у тебя все отлично. Но почему так не могло быть и у меня? Почему ты не дал мне шанс, отвечай! Почему?
Он кричал так громко, что Иварс, и без того слабый, чуть не потерял сознание.
– Я не отнимал у тебя счастье. – Иварс говорил, превозмогая боль в ладони и боку. Чувствовалось, как бинты пропитываются кровью, становятся теплыми, отвратительно теплыми и какими-то тяжелыми и липкими. – Ты мог отнести рукопись и другим издателям и агентам, что-то доработать.
– Нет, так не пойдет, ты сваливаешь все на других, когда должен отвечать только за себя. Но ничего, мне уже все равно, как ты оправдаешь свое пренебрежение ко мне, к моему погубленному счастью…
Иварс почувствовал, как острие шила покрутилось у его виска, скользнуло по щеке и остановилось на шее.
Конечно, Иварс хотел видеть убийцу своей дочери, но не предполагал, что это произойдет при таких обстоятельствах, когда и он погибнет от его рук. Иварс снова зажмурился.
– Смотри мне в глаза, урод! Ну что, помогут