– Да они, от стен отойдя, все едино у слабых пищу отымают!
– Что ж делать-то?
– Пущай при нас едят! – сказал Федор, – Поставить столы! Пущай при нас, за столами, посля молитвы, со смирением пищу приемлют и тут все съедают!
– А как же, ежели у них домашние в хворости или дети малые!
– Детей пущай сюды несут, – подумав, сказал Федор, – а уж кто совсем в хворости – тех на волю Божью. Всех не спасешь…
И подивился тогда Александр не по годам умному решению брата своего, но все едино до утра плакал, представляя, как в десятках землянок и курных изб в холоде и голоде погибают люди и дети малые…
Заутра столы поставили и лавки. Феодор с Александром, не слушая запрещений тиуна Якима, вместе с попами и монахами вышли раздавать голодным хлеб.
Страшно было идти среди леса черных рук, словно среди кустарника живого проламываться. Тяжело видеть, как гридни отпихивают напирающую толпу, хлещут народ бичами, будто скотину. Удивительно слышать сквозь слова благодарности иной крик – проклинающий князей…
Всем хлеба не хватило и, укрывшись за спинами гридней, что пятились, выставив перед собою копья, Александр и Федор воротились за стены.
– Всех не накормишь! – строго, словно, повторяя слова Федора, сказал тиун Яким, –Завтра никуда не пойдете! А не то велю вас под засовы посадить! Мне ваш отец на то волю дал!
Но ночью вдруг стало необычно тихо. И когда утром братья выскочили из терема и поднялись на стены, то увидели сияющую снежную белизну, покрывающую всё видимое пространство земли. Все поля, все луговины покрылись снегом, только чернела и покрывалась туманом, замерзая, вода в Волхове да в Ильмень озере. Но вот поднялось солнце, и вода стала нестерпимо синей. Разведрилась. Открылась голубизна просторных чистых небес…
Веселые гридни, отфыркиваясь паром, словно кони, таскали воду и поливали скаты у стен. Политые мокрые откосы парили – схватываясь льдом. Дороги еще не стали, и лед еще не покрыл воду, но зима пришла! И хоть не утих гул, вновь наполнивший Новгород, и по ночам все так же вспыхивали в городе злые огни, а надежда на спасение появилась. Задули ледяные ветра, помела, погнала снежные вихри слепящая пурга. Разогнал мороз горластое вече. Полезли смутьяны да горлопаны к печкам – отогреваться. Но мятеж не утих и каждую минуту мог полыхнуть снова и покатиться сюда под стены княжеского городища.
Потому, скрадом да тишком, в метельную февральскую ночь 9) выехали верхи, без обоза, из ворот Городища, и поскакали посреди отряда конных гридней княжичи на Низ к Суздалю.
А вослед им летела новгородская грамота, список которой вот теперь, в лето, читал, сидя на хорах в Святой Софии, шестнадцатилетний князь Александр Ярославич:
«Да если какое зло задумали на Новгород, то и побежали, а мы их не гнали, но братию свою казнили; а князю никакого зла не причинили. Да будет им Бог и крест честной, а мы себе князя промыслим. И целовали Святую Богородицу, что быть им всем заодно, и послали за князем Михаилом в Чернигов…»