В раме из старого дерева проходили неведомые, а кто видел их – тот будет тосковать, так говорит легенда.
Высокие горделивые дамы в роскошных одеждах – а Дора в ярком, да потертом, да в легкие кудри вплетает нити бисера, всегда думала, что она хороша. Ан нет, не хороша.
У них – точеные скулы, и огромные глаза, и резкие подбородки. У Доры – круглое личико сытой кошки.
Они – высокие, ломкие, манерные. Дора – низенькая, пухлая, плавная.
Знала, что это морок, который несут в себе неведомые, знала, что это их благословение и проклятие: всякий смертный, увидевший их, будет терзаться своим несовершенством.
А все же не могла с собой справиться и страдала в плену своего тела, достаточно хорошего, чтобы жить в нем, но недостойного сравниться с неведомыми. Страдала в плену собственной жизни, достаточно хорошей, чтобы жить ей, но недостойной сравниться с роскошью неведомых.
Страдала в плену собственного недоумия, ничем ей доселе не мешающего, но неизмеримо далеко отстоящего от искусности неведомых.
Дора свернулась в клубочек ещё плотнее – даже тёплое одеяло не помогало от вымораживающего изнутри отвращения к себе. Надо было потерпеть, пережить, это должно было пройти к утру.
Но пока даже собственный запах казался отвратительным – слишком плотский, слишком животный, слишком грубый. Неведомые пахли снегом и грозовой тучей и летней ночью, и тысячей других прекрасных и чистых вещей.
Дора пахла мылом и потом, ну ещё немного сушеной ромашкой.
Она сжалась ещё сильнее и тихонько заскулила. Доре доводилось слышать байки про людей, которые покончили с собой, встречаясь с неведомыми. Или перестали есть и сошли с ума. Или резали себе руки и лица.
Необходимо было взять себя в руки и не дать волне отчаяния и отвращения полностью затопить разум. Дора сосредоточилась на дыхании, постаравшись полностью очистить разум.
Вдох. Выдох. Ещё вдох. Ещё выдох. Темнота перед глазами, вдох, выдох. Вдох.
Кажется, прошли часы, прежде чем ей стало немного теплее. Потом ещё и ещё.
Когда кусочек окна за потертым ситцем стал светлеть, Дора немного расслабилась и позволила себе подумать. Одну небольшую мысль для начала.
И первое, что пришло ей в голову, были волосы жены барона.
Такое же серебристо— пепельное шёлковое полотно, как и у прошедших перед ней высоких грациозных фигур.
Глава 9. Магда.
Беспокойно прошлась по двору, уселась на лавку на крыльце.
Вытянула ноги, достала из кармана фартука трубку и табак. Запыхтела задумчиво, пуская клубы дыма.
День был полон знаков. Число яблок в корзинке было неверным, и неправильно падали тени, и клубника была не того оттенка. С раннего детства Магда знала – это предвещает скорые перемены. И не всегда к лучшему.
Перемен Магде не хотелось – она видела их в своей жизни достаточно. Хотелось, как и последние десятки лет, жить вот так – в глуши, в тишине, не привлекая к себе ничьё внимание, занимаясь всякой ерундой вроде мыла, травяных отваров да приворотных