Маршал хочет сена. Иван Карасёв

с ним летом десятого года. Только-только стали осваиваться в купленной у вдовы давно спившегося Голубева избе, приезжали наездами, поездом или на машине, на несколько дней. В самый первый приезд обнаружилось, что не позаботились о наличии спичек, а до магазина два километра пешком (автомобиль остался в Питере). Я послал пятилетнего Матвея в соседний дом – там в окне горел свет. В деревне так делается, можно при необходимости и за водкой ребёнка отправить, все друг друга знают – раз пришёл с такой просьбой – значит, родители послали. По присущей мне некоторой щепетильности наказал сыну попросить спичек только для того, чтобы разжечь огонь и потом вернуть коробку. Но он прибежал обратно со словами: «отдавать не надо!» Спички, конечно, мелочь, но на тот момент Ильич меня даже не видел, ребёнка послать вместо знакомства это уже наглость, но мы крепко увязли в обустройстве хозяйства, раз я пошёл на такой шаг.

      Поэтому закончив первоочередные дела, я решил нанести визит вежливости, на всякий случай захватил коробку спичек, которую Ильич, конечно, назад не взял. Меня встретил довольно бодрый, плотного телосложения старик (ему тогда шёл семьдесят восьмой год), выше среднего роста с редкими, коротко стриженными седыми волосами на голове. Широкая, крестьянская кость и натруженные крепкие руки говорили сами за себя, за спиной у нашего нового знакомого остались годы тяжёлого физического труда и непростая жизнь колхозного механизатора, плотника и сварщика в одном лице. И только глаза искрились если не молодостью, то жизненной силой отнюдь не старого человека. Это были глаза не старика, которым Ильич внешне выглядел, а человека, сохранившего в душе и юношеский запал, и энергию, и не подвластный никаким годам интерес к женщинам.

      В последнем однажды пришлось убедиться. В следующем году с нами в Попадьино приехала подруга жены. Как-то сидел я с ней на скамейке за вкопанным в землю деревянным столом, который нам соорудили местные умельцы, прямо напротив Ильичёвой усадьбы, пили чай на солнышке. В своём дворе показался Ильич (заборы у нас в деревне практически отсутствуют) и направился к нам. Рассмотрев рядом со мной молодую женщину (зрение это позволяло ему сделать только метров с пяти-семи), он тут же буквально расплылся в широкой, в пол-лица, улыбке, адресованной, конечно, не мне, и уже не отводил взгляд с «предмета». Я не обиделся и стал их представлять друг другу:

      – Настя, – сказал я, протянув руку в ту сторону, где сидела наша гостья.

      Ильич продолжил процесс знакомства, даже не дожидаясь моего жеста в его направлении, хотя городские манеры прекрасно освоил за долгие зимы в Питере на дружеских вечеринках у дочки с зятем.

      – Михаил, – произнёс он, растягивая улыбку дальше некуда, совсем как голливудский актёр, и, не сводя глаз с объекта, протянул руку лодочкой (попробовал бы он деревенской тётке так выставить свою пятерню, наверное, его бы приняли за совсем выжившего из ума старика!)

      – Ильич, – добавил я, смущённый излишней, как мне показалось,