– Позови Настю и уходи сама, – приказал поп.
Пришла Настя и остановилась у порога. Лицо у нее было длинное, костлявое, как у отца, и стояла она, как обычно стоял он при разговоре: вытянув шею немного набок, с угрюмым взглядом исподлобья. И руки держала назади, как он.
– Настя! Зачем ты делаешь это? – сурово, но спокойно спросил о. Василий.
– Что?
– Мать видела тебя перед зеркалом. Зачем ты делаешь? Ведь он больной.
– Нет, он не больной. Он дерет меня за волосы.
– Зачем же ты делаешь, как он? Разве тебе нравится лицо, как у него?
Настя угрюмо смотрела в сторону.
– Не знаю, – ответила она. И со странной откровенностью взглянула в глаза отцу и решительно добавила:
– Нравится.
О. Василий всматривался в нее и молчал.
– А вам не нравится? – полуутвердительно спросила Настя.
– Нет.
– А зачем же вы о нем думаете? Я бы его убила.
О. Василию показалось, что и сейчас Настя делает лицо, как у идиота: что-то тупое и зверское пробежало в скулах и сдвинуло глаза.
– Ступай! – резко сказал он.
Но Настя не двигалась с места и с тою же странною откровенностью смотрела отцу прямо в глаза. И лицо ее не было похоже на отвратительную маску идиота.
– А обо мне вы не думаете, – сказала она просто, как безразличную правду.
И тогда в нарастающей мгле зимних сумерек между ними, похожими и разными, произошел короткий и странный разговор:
– Ты дочь моя? Почему же я этого не знал? Ты знаешь?
– Нет.
– Пойди и поцелуй меня.
– Не хочу.
– Ты меня не любишь?
– Нет. Я никого не люблю.
– Как и я! – И ноздри попа раздулись от сдержанного смеха.
– А вы тоже никого не любите? А маму? Она очень пьет. Ее я тоже бы убила.
– А меня?
– Вас нет. Вы со мною разговариваете. Мне вас бывает жалко. Очень, знаете ли, тяжело, когда такой сын – дурачок. Он страшно злой. Вы еще не знаете, какой он злой. Он живых прусаков ест. Я ему дала десять штук, и он всех съел.
Не отходя от двери, она осторожно присела на краешек стула, как служанка, сложила руки на коленях и ждала.
– Скучно, Настя! – задумчиво сказал поп.
Неторопливо и важно она согласилась:
– Конечно, скучно.
– А богу ты молишься?
– Как же, молюсь. Только по вечерам, а утром некогда, работы много. Подмети, постели убери, посуду помой, Ваське чаю приготовь, подай – сами знаете, сколько дела.
– Как горничная, – неопределенно сказал