Когда поезд остановился, наконец, перед вокзальной площадью, я отчетливо ощутил, что не был здесь уже пятнадцать лет. Давным-давно, когда я впервые здесь оказался, думалось, что в этом городе мне суждено остаться навсегда. Но вот канула в лету моя юность, а вместе с ней и все те дорогие сердцу места, где мне когда-то удавалось согреться. И эта же привокзальная площадь, и город за пропыленной чугунной оградой – до боли знакомые места, с которыми я давным-давно простился, теперь казались мне до боли незнакомыми, словно я оказался на чужбине, в изгнании. В юности я не мог дождаться, пока проводница откроет дверь и протрет поручни, а теперь я с тревогой наблюдал за каждым ее движением, надеясь выиграть хотя бы секунду перед тем, как снова ступлю на эту грешную землю.
Мог ли я когда-нибудь представить, как много чувств будут препятствовать моему возвращению? Когда я впервые приехал сюда один в августе перед первым университетским семестром, этот город казался мне воплощением свободы, новым горизонтом, возможностью достичь высот, запредельных для моей малой родины. Юношеская влюбленность всегда старается преувеличить предмет своей любви, так было со всем в моей жизни: стоило мне во что-нибудь влюбиться, как тут же начинало казаться, будто я нашел настоящую святыню. Жизнь, впрочем, иронична – я оказался однолюбом. Правда, понял это не сразу. Я сошел с электрички на этом же вокзале, хотя теперь тут все изменилось. Снесли старые лавочки и павильончики, за которыми обычно собирались алкоголики и бездомные, теперь здесь разбили парк – красиво, но контингент не поменялся. Помню, как я купил газету с объявлениями и расселся на старой обшарпанной лавке советского еще образца, чтобы найти квартиру. Мне страсть как не хотелось ночевать у тетки – папиной сестры – слишком уж она была строгая женщина. А теперь нет этой скамейки. Может быть, дело только в осени, и только в семь утра тринадцатого октября этот город так неприветлив.
Я отлично помню, как тем пыльным августовским днем нашел свою первую квартиру – тесную двушку в тихом центре, в доме, который, строили еще до революции. Здесь на каждый этаж приходилось лишь по две квартиры и получалось, что обе стены большой комнаты были в то же время внешними. Летом это, конечно, не беспокоило, а вот зимой было холодно. Окна выходили на узкую улочку, над которой грозными утесами нависали дома, из-за чего на втором этаже, куда я заселился, вообще не бывало солнца. Зато по ночам сюда заглядывал желтый уличный фонарь, что создавало тревожную и мрачную атмосферу в доме. Днем было шумно из-за теснящихся кругом автомобилей, ночью из-за подвыпивших прохожих и выходивших на воздух освежиться завсегдатаев бесконечных кафе, баров и ресторанов, коими был щедро усеян центр. В общем, жилье в стиле Раскольникова, наверное, самое неудачное из всех возможных вариантов, особенно с наступлением холодов, когда к вечеру температура в комнате падала до тринадцати градусов, и комнаты приходилось протапливать газовой плитой, но мне здесь безумно нравилось. Точнее, нравится теперь, хотя я вряд ли согласился бы остановиться тут на ночь. Однако ж был в этой квартире еще один существенный плюс – ее было абсолютно не жалко. Когда на второй неделе у меня вдруг отломился кран над раковиной в ванной, я не сильно расстроился, просто положил его рядом и забыл до поры до времени. Разрушаемость интерьера была повышенной: в маленькой комнате осенней ночью отвалилась гардина под тяжестью занавесок, а я даже и не проснулся, хотя шума, наверное, было достаточно. Сломалась люстра, точнее рассыпалась от случайного попадания диванной подушки, в кладовке лопнула банка с хозяйскими соленьями, отвалилась внутренняя рама со стеклом в большой комнате, а уж про мышей и говорить нечего – они быстро выучили меня брезгливости.
Мне вдруг пришла в голову мысль, что тогда я мог довольствоваться малым. Но это, пожалуй, совсем не так. В действительности дело было в том, что я не понимал, какие преимущества в жизни дает порядок. Не понимал, зачем следует заправлять постель утром, если вечером ее снова нужно будет стелить, для чего нужно начищать обувь или гладить джинсы – я был абсолютно уверен, что внешность решительно ничего не значит, что самое главное в человеке всегда можно разглядеть, как бы он ни выглядел. Но это, конечно же, не правда: важна каждая деталь. И уж если откровенно, внешность не важна, пожалуй,