Он – ерунда. С монтировкой или без, он – пустяковая цель. Вот его приятель виделся мне куда более опасным противником. В конце концов, у шатена тоже был амулет, но в ход он пустил именно монтировку.
«Нападая, ты не просто наносишь первый удар», – говорил Виссарион. – «Нападая, ты берёшь инициативу, задаёшь тон всему бою. Сделай первый удар страшным – и противник будет бояться тебя весь бой. Сделай первый удар неожиданным – и враг весь бой будет делать ошибки, опасаясь подвоха и хитрости. Ну, а если хочешь проиграть – сделай первый удар просто первым ударом». Я не всегда и не во всём был согласен с учителем, но здесь он был совершенно прав.
– Не суетись, – блондин швырнул плиты в сторону. – Он уже прекрасно понял, что брыкаться не получится, и сейчас слушает.
Он широко улыбнулся мне.
– Слушай-слушай. Тут есть что рассказать; ты долго спал и многое пропустил, друг.
– Всегда найдётся тот, кто поможет и просветит, – я перевернулся с живота на спину и посмотрел на блондина в упор. – Просветишь меня… друг?
В моём голосе звучал цинизм, но блондина это вполне устраивало.
– Это можно, – его улыбка стала ещё шире. – С чего начать?
Рука поигрывала амулетом; по тому пробегали одинокие зелёные искорки, словно разряды статического электричества.
– Это же могила твоей сестры рядом, верно? – он сделал шаг по тесному склепу. – А вот её я помню. Отец разрешил устроить похороны… как последнюю подачку. Когда её хоронили, тут было много народу. Многие жалели о её смерти… знаешь, хорошая, умелая шлюха – это ценность, а она была именно из таких.
Я молчал. Возможно, по моему лицу и можно было что-то прочитать, но я очень надеялся на обратное.
– Не для элиты, конечно, – продолжал, тем временем, блондин. – Но ведь простым парням тоже нужно с кем-то развлекаться. Сначала это был урок твоему отцу за неповиновение, а потом… не выбрасывать же хорошую вещь. Столько лет ещё прослужила после его смерти.
Даже его нервный приятель чуть расслабился и опустил монтировку пониже. Я всё ещё не шевелился – и он, видимо, принял это за хороший знак. На его лице медленно расцветала, как чернильная клякса на листе бумаги, та же самая нехорошая улыбка, что и у его дружка.
– А знаешь, как умер твой отец? – продолжал выхаживать тот. – Он много о себе воображал… не признавал авторитетов. Знаешь, совершенно невыносимый был тип. Моему отцу пришлось его проучить.
Вот теперь я уже был абсолютно уверен, что моё лицо не выражает ничего. Снаружи. Справиться с эмоциями, проходящими через сознание, было минутным делом, ну, а внутри… то, что происходило внутри, никого, кроме меня, и не касается.
– Когда твою сестру впервые отдали нашим бойцам, – блондин остановился прямо напротив её могилы и постучал по ней пальцами, – он смотрел за этим. Злился, конечно!.. Его можно понять. Любой бы злился на его месте. Но вряд ли он мог многое