– Привет, Костя, – выговорила девчонка.
– Маша? – удивился я, узнав в этой девчонке свою давнюю соседку по школьной парте. Кажется, это было так давно… Да, давно. В начальной школе еще.
Маша изменилась: личико вытянулось и побледнело, а в косичке были видны белые пряди. Но глаза остались такими же огромными, такого прозрачно-голубого цвета, как две льдинки. Вздор, о чем я думаю? Льдинки у фашистов вместо сердец, а у Маши глаза цвета… цвета неба. Мирного, голубого неба. Неба Победы.
– Ты… ты куда-то торопишься? – быстро спросила Маша.
– Да. Моего брата утащили проклятые фашисты! – сказал я и потопал дальше. Она увязалась за мной.
– Мишу? К-как? Фашисты в городе? – испугалась девчонка.
– Нет, они не смогли ворваться, – объяснил я.
– Ты идешь к ним?
– Скорее всего.
Мое равнодушие к своей судьбе ее напугало, но она не сказала ни словечка, продолжая семенить за мной. Не стала упрашивать «не делать этого», вообще не стала разубеждать меня в абсурдности моего решения. Спасибо. Всю дорогу я ощущал ее немую поддержку, и, надо отдать Маше должное, она очень помогла мне.
На самом краю Ленинграда нас остановили солдаты и сурово поинтересовались:
– Эй! Жить надоело?
– Говорят, тут немцы недавно были? – вопросом на вопрос ответил я.
– Были, но мы их выгнали, – сказал хмурый небритый мужчина.
– Они утащили моего брата, – произнес я очень даже спокойно, когда как внутри плескался целый океан бушующих чувств. – Я должен вернуть его.
– Они кого-то утащили? – удивился дед с сигаретой в зубах.
– Парень, полегче! – невесело рассмеялся тот же небритый. – Идти на чай к фашистам, сынок, это самоубийство. А может, и хуже. Даже если мы соберем все свои силы, нам, измученным и голодным, их не одолеть.
– Я не прошу вас идти со мной. Я прошу… оружия. Пожалуйста.
– Парень, ты спятил с голода! – заметил мужчина.
– Дадите или нет? – перебил его я. Времени не было.
– У нас самих оружия не хватает, – развел руками небритый.
– Я все равно пойду! Куда они хоть отступили?
– На южное побережье Ладожского озера, – сказал он. – Парень, мы никого не держим. Я бы и сам с удовольствием попер на немцев, чтобы, знаешь, пан или пропал, но кто же будет держать цепь Ленинграда? Кто, если не мы с ребятами?
– Эй, сынок, – дед, дымя сигаретой, протянул мне финский нож и гранату. – Идешь с Богом, но так оно вернее будет.
– Спасибо, – сказал я и спрятал оружие в карманы куртки. Кажется, я никогда не говорил так искренне.
– Спасибо, Костя, что Мурзика спас, – прошептала Маша, когда я к ней повернулся. Какие же у нее глаза… голубые, как бирюза. Как небо Победы. Сердце екнуло, когда она посмотрела на меня доверчивым взглядом. Этого еще не хватало!
– Ерунда, – отозвался я, но губы от холода