Тут же, по другую сторону, но поперёк, расположился преданный и умный пёс Шалун, положив свою морду на дедово плечо. От этого потрясающего зрелища, как рассказывал впоследствии Афанасий, мурашки побежали по всему телу. Создавалось такое впечатление, будто все трое только что заснули, а Савелий и Шалун словно прикрывали деда, тревожась, чтобы кто-то невзначай не потревожил его сна. Померли они, по всей видимости, от удушья, так как следов пожара на поляне обнаружено не было.
К великому изумлению Афанасия и Тимошки тела всех троих хорошо сохранились и остались нетронутыми ни зверьём, ни птицей, ни прочей лесной тварью. По словам Афанасия в тех местах лес был пустынен и мёртв, а в воздухе до сих пор висел застоявшийся, едкий и прогорклый запах гари. Деда Трофима с Савелием похоронили тут же, ближе к покосившемуся срубу, смастерив и поставив над ними деревянный крест. Шалуна закопали в трёх-четырёх саженях от них и привалили холмик небольшим камнем.
Только лишь после этого Лукерья как-то успокоилась и утихомирилась. Но, обычно весёлая и жизнерадостная, она стала замкнутой и нелюдимой. День ото дня сохла и чахла, и через три месяца её не стало. Неделей позже отдала Богу душу и Мария Степановна, Лёвушкина бабушка.
На правах дальнего родственника, забрав к себе на какое-то время Лёвушку и будучи посвящённым в курс почти всех житейских дел семьи Лопухиных, Афанасий, в один из вьюжных, зимних вечеров, отписал родной сестре Савелия письмо, в котором поведал о всех несчастьях и невзгодах, свалившихся на семью её брата.
А ещё через полгода, по весне, где-то ближе к лету, где поездом, где пароходом, где пешком, а напоследок – на перекладных, прискакал молодой, весёлый и разбитной приказчик Гора, и увёз Лёвушку к его родной тётке в Крутогорск, в один из многих небольших, уездных городков средней полосы России.
Уже покидая пределы фактории, Лёвушка с тяжёлым чувством и со слезами на глазах в последний раз оглянулся. Он мысленно прощался с милыми его сердцу местами, в которых когда-то, ещё совсем так недавно, безоблачно и беззаботно протекала его жизнь, где остались лежать в земле самые близкие и дорогие ему люди.
Вдруг он увидел вдали бегущего вслед за повозкой человека, неуклюже размахивающего руками и что-то кричавшего. Гора велел извозчику остановить лошадей. Задыхаясь от бега, переходя на мелкий, быстрый шаг, к ним приблизился взволнованный Тимошка.
– Послусай, Лёвуска… Камень бери… У Савелюски, тогда, на заимке, в руке насол. Бери, на память! – и он сунул ему в руку небольшой, величиной со средний кулак, шероховатый, сравнительно тяжёлый камень.
– Спасибо тебе, Тимоша! – только и смог выдавить из себя сквозь слёзы благодарный Лёвушка.
– Погоняй! – хлопнул по плечу извозчика Гора.
– Но-о-о,