как поражённый, если вдруг увижу учительницу, идущую в лагерную общеобразовательную школу в сопровождении солдата „срочника“ внутренних войск. Я не буду видеть потерянных и опустившихся людей, которые от безысходности идут на зиму в тюрьму, совершая мелкую кражу. Я также не буду видеть тех из них, кому по несчастью выпала доля выходить на свободу зимой. Когда они не ведают, куда им идти. Эти несчастные люди просят оставить их в лагере, хотя бы до весны, но их вышвыривают за ворота, потому что у них нет приговора, а значит и скудного законного довольствия. Я не буду обязан снимать шапку зимой, приветствуя служащего колонии в погонах. Я не буду стоять покорно, когда мою одежду ежедневно обыскивают при выходе с предприятия на зоне. Я не буду ждать полгода, чтобы увидеть близких людей и пожить с ними в одной комнате двое или трое суток. Я не буду носить чёрную одежду с нашивкой, указывающую мою фамилию и номер моего отряда, как заключенный концлагеря. Я не буду ездить в „Столыпинских“ вагонах для заключённых, как скот, на который с остервенением лают при посадке и высадке злые сторожевые псы. Этих огромных людоедов удерживают на звенящих металлом поводках солдаты с автоматами, и почти все эти солдаты – выходцы из среднеазиатских республик, потому что они искренне не любят тебя и не пойдут на возможный контакт с тобой, человеком другой веры, культуры и даже чуть более тёмным, чем у тебя цветом кожи. Я не буду смотреть на одуванчик в запретной зоне, как на проявление инопланетной жизни. Я не буду вынужден подчиняться и подобострастно улыбаться тем людям, которые мне неприятны и омерзительны. Я не знаю, какова будет моя жизнь, если я совершу убийство, но не окажусь в тюрьме… Может быть, это существование станет приносить такие сильные душевные страдания, которые превысят физические страдания от длительной тюремной и лагерной жизни. Мне известно из рассказов убийц, что если человек совершит одно убийство, то не сможет потом остановиться. Жизнь другого человека для него теряет святость… Может, мне стоит сделать предложение этой бабе и жениться на ней? Она не замужем… Вот только она старая уже и родить мне, наверное, не сможет. Это для матери будет неприятная партия. Опасно то, что эта баба может дать лживое согласие, а потом все же посадит меня, когда выберется отсюда… Сегодняшний вечер должен дать мне понять, какой она человек. А могила должна быть готова на всякий случай…» – рассудил Бурцев, стоя уже по пояс в могиле. Через час он стоял на штык ниже поверхности. «Как я отсюда выберусь?» – подумал неожиданно с лёгким испугом Бурцев, чувствуя холод от близости могильной земли вокруг себя, но тотчас его осенила догадка, что нужно воспользоваться лопатой. Он положил черенок поперек ямы и как на перекладине подтянулся на нем, затем закинул колено правой ноги на край могилы. С трудом он выкарабкался, насыпав обратно вниз немного выкопанного грунта.
ГЛАВА 10
«Хочется
