И отрок-пёс
Предчувствий нос
Задрал на первый свой мороз…
Всё говорит о том.
ХХХ («Кривые улицы пусты…»)
Кривые улицы пусты.
Асфальта лужи и разводы.
И облетающей листвы
Июньская свобода:
«Хотим, в ветвях мы шелестим,
Хотим, умрём мы под ветрами!»
Любовный ветреный мотив
Воспет невинными ворами.
У лета красного крадут,
Юнцы, наряды дорогие.
И обнаженья выгиб крут,
И отражения такие!..
И непогодою пьянясь,
Лихая мысль плывёт и скачет.
И не найдут в том смысл и связь,
Кто через час здесь замаячит.
Невинный стыд – экстаз листвы.
Порыв дерев и улиц томных.
И мы – так вздорны и бездомны —
Не по погоде для молвы.
ХХХ («Да, осень золотая…»)
Да, осень золотая.
Но золото своё
Она в огонь сметает,
Транжирит, раздаёт.
Не ценит и не помнит,
Как будучи весной
В мечтах жила укромных
О роскоши земной.
А видит лишь потери,
Разлук бесценный ряд —
И у массивной двери
Нескромный свой наряд.
ХХХ («А в природе беспредметный разговор…»)
А в природе беспредметный разговор —
Слово Божье, просто так оно летит.
И, вступая в перекличку или спор,
всё шуршит, свистит, щебечет и трещит.
И никто не ищет смысла – нет нужды —
В недосказанном, невнятном – предрешён.
И оттал -киваю – щийся от воды,
Пеликан, как Моцарт, отрешён.
Не придёт, счастливчик, в голову ему
И подумать: «Вот я, птица-пеликан!» —
Что какой-нибудь в завистливом дыму
Сеть ему готовит и капкан.
А и зверь голодный если налетит,
Не из зависти – как Вы же, на бифштекс.
И дуэт страстей их предварит
Высшей справедливости гротеск.
Так, в прекрасной бессловесности кружась,
Шум и голос музыкальных ищут форм.
Каждый – логика другого, отродясь
Не убийца, не доносчик и не вор.
ХХХ («Снег-Тишина…»)
Снег-тишина.
Пух -легчайший.
Сугроб за сугробом,
и явным капризом
Ветра каприз,
из губ мчащий
В сугробы
с сюрпризом.
Как не бывало —
в пыль,
В быль заснеженную
старой России;
В пыль нежнейшую
сугробы-гробы
РассыпАлись,
рассЫпались —
воскресили:
Тройка; снег;
бег; побег
Его – с нею
её – в неизбежность…
Но снег ли?
Но бег ли?
А, может быть,
брег пенящийся?
Или
зари