Сейчас же…
– Я увольняюсь, – выпалила на новом выдохе.
Как выдохнула, так и не вдохнула больше. С замиранием сердца и полнейшей досаде услышала вкрадчивым и суровым в ответ то, что и так ожидала:
– В самом деле? – усмехнулся генеральный, откинувшись на спинку кресла, сцепив пальцы в замок, пройдясь по мне пристальным оценивающим взглядом с головы до ног и обратно, словно решал, в своём ли я уме, раз такую дичь тут несу. – И как ты себе это представляешь, Юлиана?
Плохо…
Очень-очень плохо!
Я это себе представляла…
Но не признаваться же ему ещё и в этом?
Как и сдаваться я тоже в любом случае не собиралась.
– Вы подпишете моё заявление, а потом… – вздохнула.
И опять заткнулась. Ведь он безжалостно перебил.
– А я его подпишу? – брезгливо уставился на бумагу.
Но ничего!
Это я тоже предвидела.
– Подпишете, или нет, ещё один экземпляр я официально зарегистрировала через секретаря в приёмной. А значит, вы будете обязаны меня уволить. Если не сегодня, так по истечению двух недель, как и положено по Трудовому кодексу, – выдала максимально ровным тоном.
Знала, что ступала на скользкую дорожку. Вероятность выставленного ультиматума босса раздражала ещё сильнее, чем невнятные оправдания. Недаром тяжесть его взгляда вновь сконцентрировалась на мне, а по губам скользнула хищная ухмылка.
– Хорошо подготовилась, – то ли похвалил, то ли обвинил.
По отстранённой тональности голоса не понять. Зато в глазах вспыхнуло чистейшее недовольство. Им он меня и сверлил, точно препарируя в своих мыслях за проявленное предательство, пока широкая мужская ладонь, дотянувшаяся до моего заявления, смяла его в комок. Кулак, как сжался, отчего на внешней стороне ладони отчётливо проступили вены, так и не разжался. А я на всякий случай отступила на полшага назад. Едва ли осознанно. Но и на выход из кабинета давно пора было.
– Нашла себе другую работу, Юлиана? – предположил генеральный, тем самым останавливая меня от возможного бегства.
Или же наоборот, побудил ускориться.
Ещё ведь раз по имени назвал!
И не просто назвал. Выделил. А это всё равно, что ругательство. Он ведь ко мне по имени очень редко обращался. В основном, лишь тогда, когда я в чём-то серьёзно провинилась. Мне всегда в таких случаях особенно неловко становилось. Слишком уж звучало оно из его уст… как приговор, который уже не исправишь.
– Нет, –