– Вернулся, стало быть… – прошипела она снова, шагнув вместе с ним влево и не давая ему тем самым возможности пройти. – Фруктов захотелось! Ишь ты… Где же тебя носило-то все это время, а?
– Вы забыли добавить – осьминог проклятый, – вежливо подсказал Сережа без намека на улыбку.
Честно? Он сильно нервничал. Он всегда побаивался этой женщины. И не потому, что она могла расцарапать ему лицо. А потому, что она была Сашиной матерью. И он боялся ее оскорбить как-то неосторожно, как-то задеть и обидеть.
– Осьминог, да, – закивала Алла Геннадьевна подсиненной головой. – Проклятый, точно! Испортил жизнь моей девочке!
– А что с ней?! – вырвалось само собой, и Назаров тут же смутился.
Ему-то что за дело? Он уже почти десять лет женат на красивой, верной женщине Татьяне. И ее мать называет его на «вы» и по имени-отчеству. Правда, может и без должного уважительного подтекста, но называет именно так, не осьминогом.
– А с ней все в порядке! Не надейся! – Ее правая рука оторвалась от ручки зонтика, и указательный палец ткнул его в пуговицу на рубашке на груди, больно ткнул. – И не смей появляться ей на глаза, понял? Не смей! Если замечу тебя рядом, то… Уничтожу!
Назаров стремительно осмотрелся. Покупателей на рынке к этому часу было очень мало, и на них, конечно же, обращали внимание. Кто-то мимоходом, кто-то откровенно рассматривал. Старушка, продавшая ему абрикосы, даже рот открыла от любопытства.
Нехорошо…
– Извините, – пробормотал он.
Шагнул назад, вправо, обошел Аллу Геннадьевну и хотел было уйти. Но женщина вдруг поймала его сзади за рубашку. И дернула так, что та выбилась из-под ремня.
– Стой, когда с тобой разговаривают! – взвизгнула она так громко, что даже самые равнодушные подняли головы от помидорных и фруктовых пирамид и уставились на них с изумлением. – Не смей к ней приближаться, понял! Никогда! Если я узнаю, то я… Я уничтожу тебя! Уничтожу, осьминог проклятый…
Он выдернул край своей рубахи из крепких пальцев в ажурных перчатках и удалился быстрым шагом, почти бегом. И конечно, не видел и видеть не мог, с какой удовлетворенной улыбкой наблюдал эту неприятную сцену молодой симпатичный юноша, брызгающий ледяной водой из пластиковой бутылки на охапку сочной молодой кинзы.
– Чего скалишься? – спросила его женщина, подкладывающая зелень на прилавок. – Радуешься?
– Ага, – он звучно сглотнул слюну, наполнившую